Но древочеловек меня словно бы и не слушал.

– Здесь нет настоящего, прошлого и будущего. Здесь есть – сейчас. И это сейчас можно развернуть в любую реальность. Например, я могу тебя вернуть в пору твоей юности, и ты вновь увидишь свою Салли.

Я не ожидал услышать это имя, которое продолжало жить где-то глубоко внутри меня, но которое я не вспоминал уже множество лет. А ведь когда-то, когда мне было лет шестнадцать, оно многое для меня значило. Хотя для меня ли? Осталось ли во мне хоть что-то от того наивного юноши, который считал, что весь мир принадлежит ему, что он способен на все, даже перевернуть мир, подчинив его себе.

Я ничего не ответил. Просто не успел, как мир вокруг меня преобразился. Не было больше ни древочеловека, ни скал и стоунитов за спиной. Я стоял на пороге большого многоквартирного дома с маленькими балкончиками, увитыми зеленью.

Каким же наивным и смешным мальчишкой я был, когда каждый раз замирал на пороге этого дома, не решаясь переступить его. Она жила на третьем этаже, под самой крышей, с ее балкона при должной ловкости и желании можно было перебраться на черепичную крышу, чтобы прогуляться и посмотреть на реку Новчицу, что, извиваясь, рассекала городок на две части.

Салли Даунинг, дочь британского офицера в отставке, который по неизвестным мне причинам переехал в захудалый хорватский городок, где занимался какой-то коммерцией, о которой не принято было распространяться. Салли, темноволосая, бойкая девчонка, с живым ярким воображением и неуемной любознательностью, быстро стала центром притяжения ребятни всех окрестных улиц и дворов. Она придумывала игры и разные фантастические истории. Вокруг нее все время происходило все самое интересное. То они уйдут в поход на поиски Эльдорадо вдоль берега Новчицы, то отправятся выкапывать клад графа Дракулы, который непонятно каким образом оказался закопан на месте бывшего особняка помещика Деркулова. То Салли расскажет о том, что в полуразрушенном средневековом замке владетеля Джаковича, который возводил свой род к знаменитому роду Бабоничей, завелось привидение, и они отправлялись на охоту за ним. Замок и правда был жутким местом, поговаривали, что здесь за долгие годы существования не один десяток человек расстались с жизнью, а последний владетель вообще водил дружбу с дьяволом, продал ему душу, поэтому и прожил больше ста пятнадцати лет, а скончался, поперхнувшись вишневой косточкой. Так они и жили, предаваясь радости и приключениям. Родители запрещали мальчишкам водиться с этой оторвой, которая непонятно куда их может завести, но только кто в таких случаях слушает родителей? Девчонок пугали, что если они будут дружить с такой ветрогонкой, то наберутся у нее дурных манер, а потом до самой седины не смогут найти себе мужей. Но кто может остановить буйство юношеского воображения? Кто может заставить младое сердце биться спокойнее? Кто может запретить любить, когда этому чувству отданы все силы и помыслы?

Все мальчишки окрест были влюблены в Салли Даунинг. Не миновала эта участь и меня. Я оказался сражен сразу, как только увидел ее искрящиеся добротой и азартом глаза. И у меня не было никаких шансов на то, чтобы привлечь ее внимание к себе. Ко мне она относилась как к одному из ее товарищей по играм, не выделяя ничем, но и не задвигая на третьи роли. Сколько раз я приходил к этому дому, чтобы признаться в своих чувствах, сколько раз я нерешительно топтался на пороге, но так и не переступал его. Юности хватает безрассудства, но его уравновешивает робость влюбленного сердца. Я так и не переступил тогда ни разу порог дома, чтобы наедине пообщаться с Салли, открыться ей. Но множество раз бывал у нее вместе с остальными ребятами. Но то, что несвойственно юности, присуще зрелости. Я решительно толкнул дверь и вошел внутрь. Тридцать ступенек, и я оказался возле дверей ее квартиры. Я хотел было позвонить в звонок, но обнаружил, что не заперто. Я тронул дверь, и она сама открылась. Я вошел внутрь.

Переступив порог, я почувствовал, что вся моя решительность куда-то пропала. На глазах я глупел, превращаясь во влюбленного мальчишку, позабывшего, что значит быть самим собой. Я стряхнул оцепенение и прошел в гостиную, где матушка Салли угощала нас чаем с вареньем и баранками, которые продавались в лавке еврея Самуэля Каца, старого пекаря, известного своей выпечкой на весь город и его окрестности. Я оглядывался по сторонам, но нигде не было видно ни души. Я был один в этой пустой квартире, но я чувствовал ее присутствие. Она была тут, повсюду, на всем ощущался отпечаток ее жизни. Я шагнул к окну, хотел было выйти на балкон и посмотреть на улицу, быть может я увижу ее где-то там, но мелодичный бархатный голос остановил меня.

– Николас, это ты?

Я резко обернулся.

Она стояла в дверном проеме. Такая, какой я ее запомнил, полная солнца и счастья, невысокого роста, стройная, с трогательной улыбкой, совсем еще девчонка. Да и я сейчас не выглядел закаленным жизнью мужчиной. Все мои годы, испытания, опыт покинули мой внешний облик. Я был таким же юным, вперед смотрящим, восторженным юношей, как и моя Салли.

– Я, – только и смог сказать.

– Я ждала тебя, – ответила Салли.

Ждала – это слово взыграло во мне, пробуждая бурлящий водоворот чувств. Я покачнулся от накатившего волнения и ухватился рукой за спинку кресла. Она ждала меня. Все эти годы ждала. Разве такое могло быть? Разве мог я надеяться на что-то большее?

– А я искал тебя, но не мог найти, – признался я.

– Ты останешься со мной? – спросила Салли.

Я готов был ответить. И мой ответ был безоговорочным – «ДА», но вдруг тень из окна упала на комнату, на ее лицо, на ее фигуру, и я осознал и вспомнил.

Ушедшего не вернуть. Нельзя вернуться в прошлое, чтобы переписать свою жизнь набело. А даже если это было бы возможно, честно ли это к реальности, которую ты прожил? Да и мог ли я остаться с Салли? Ведь остаться с ней означало, что я должен умереть, как когда-то умерла она.

На душе стало тошно и тяжело. Я сделал шаг назад и еще, чтобы быть подальше от этой любимой комнаты и любимого образа, который уже давно растворился в Межвременье, и оказался на балконе. Легкий ветерок охладил мой пыл, остудил мою горячую кровь. Я зажмурился, пытаясь разорвать цепь воспоминаний.

Я с трудом вырвался из этого опьяняющего омута ностальгии. Время – тот крючок, на который тебя цепляет вечность, и пытается управлять тобой, играя на струнах твоей души. Я давно перестал быть таким, каким меня пытался показать древочеловек, да и Салли давно умерла от чахотки. Я решительно шагнул к древочеловеку, а он уныло зевнул, и я прочитал в его глазах приговор. Если сейчас я не пошевелюсь и не сделаю что-то важное, то он откроет мне дорогу к моей смерти. Как я смогу жить дальше, когда узнаю, где, когда и при каких обстоятельствах оборвется моя земная дорога.

– Мне нужен Дом Дракона. Если ты не покажешь его, то я тебя сделаю хранителем знаний. Подумай, нужна ли тебе такая ответственность!

Я выкрикнул ему это в лицо.

Древочеловек замер, ошеломленный такой наглостью. Еще никто и никогда не разговаривал с ним в подобном тоне. Впрочем, я очень сомневался, что с ним вообще кто-то когда-то разговаривал, а если даже такое и случалось, не было ли это игрой его воображения?