— Ну, как тебе? — обратилась я к Пятнице, который сидел на туалетном столике и смотрел на меня.

— Aliquippa ex consequat.

— Надеюсь, это означает: «Мама, ты восхитительна».

— Mollit anim est laborum.

Я накинула пиджак, вышла из комнаты, вернулась, чтобы почистить зубы и подхватить белого медведя Пятницы, и наконец отчалила, сообщив маме, что вряд ли вернусь на ночь.

Когда я выскочила из дому, сердце все еще колотилось как бешеное. Не обращая внимания на журналистов, я сунула Пятницу на пассажирское сиденье «спидстера», подняла крышу — пусть все будет стильно — и пристегнула сынишку. Потом сунула ключ в замок, и тут…

— Мама, не заводи.

Пятница заговорил! Я на миг онемела, рука на зажигании замерла.

И тут у меня в груди похолодело. Сын смотрел на меня так серьезно, как никогда за всю свою двухлетнюю жизнь. И я поняла почему. Синди! Сегодня день второго покушения! В пылу восторга я совсем об этом позабыла. Очень медленно и осторожно я убрала руку с ключа и, оставив все как есть, с мигающими поворотниками, индикаторами уровня масла и зарядки аккумулятора, осторожно отстегнула Пятницу. Затем, не рискуя трогать двери, опустила крышу и вылезла вместе с ребенком через верх. Мы были на волосок от гибели.

— Спасибо, малыш, я в долгу перед тобой. Но почему ты раньше-то ничего не говорил, все до этого момента тянул?

Сын не ответил, сунул пальцы в рот и принялся их сосать с самым невинным видом.

— Молчишь как партизан? Ладно, вундеркинд, давай-ка вызовем ТИПА-14.

Полиция перекрыла дорогу. Через двадцать минут, к великой радости журналистов и телевизионщиков, приехали саперы. Тут же полетели в прямой эфир сообщения, связывающие появление саперов с моим новым положением в качестве менеджера «Молотков», причем все белые пятна в этой истории успешно заполнялись домыслами или — в одном случае — цветистыми фантазиями.

Четыре фунта взрывчатки подсоединялись к реле стартера. Еще секунда — и мы с Пятницей уже стучались бы в райские врата. Делая официальное заявление, я буквально подпрыгивала на месте от нетерпения. О том, что эта попытка не первая и что в конце недели ожидается еще одна, я благоразумно умолчала. Но записала у себя на запястье, чтобы не забыть.

— Доитель… да, без обеих «в», не знаю почему. Да, да… но если считать Сэмюэла Принга, то шестьдесят восемь. Причина? Кто знает. Я та самая Четверг Нонетот, которая изменила конец «Джен Эйр». Никогда не читали? Предпочитаете «Профессора»?[61]Ничего, ничего. Это появится в моем личном деле. Нет, я служу в ТИПА-27. Виктор Аналогиа. Его зовут Пятница. Два года. Да, очень мил. Серьезно? Поздравляю. Нет, я с удовольствием посмотрю фотографии. Его тетя? Правда? Можно, я уже пойду?

Через час меня отпустили, я сунула Пятницу в коляску и поспешила к дому Лондэна. По пути туда я слегка запыхалась, поэтому пришлось немного постоять, чтобы восстановить дыхание и собраться с мыслями. Дом снова стал таким, каким я его помнила. Ходули и кадка с тиккией часовитой исчезли с крыльца. За гораздо более удачными занавесками мелькнула тень. Я одернула футболку, попыталась пригладить Пятнице волосы, подошла по садовой дорожке к дверям и позвонила. У меня вспотели ладони, а лицо против воли расползлось в дурацкой улыбке. Пятница, для пущего эффекта извлеченный из коляски, весил немало, и мне приходилось пересаживать его с одного бедра на другое.

Прошло секунд десять — мне они показались часами, — и на пороге появился… Лондэн, все такой же высокий и красивый, такой же настоящий, каким я жаждала увидеть его все эти годы. Он был не таким, как я его помнила, — он был еще лучше. Любовь моя, жизнь моя, отец моего сына — живой! В глазах защипало, я открыла рот, но вместо слов вышло какое-то дурацкое хрюканье. Он смотрел на меня, а я на него, потом он еще посмотрел на меня, а я на него, затем я подумала, вдруг он меня не узнаёт с такой короткой стрижкой, и попыталась придумать нечто забавное, емкое и умное, так и не придумала и, перекинув на другое бедро Пятницу, с каждой секундой становившегося все тяжелее, тупо брякнула:

— Это Четверг.

— Знаю я, кто это, — неприветливо сказал он. — Ну ты и нахалка!

И захлопнул дверь у меня перед носом.

На мгновение я остолбенела, и мне пришлось собраться с мыслями, прежде чем снова позвонить. Опять тишина, тянувшаяся для меня целый час, хотя вряд ли прошло больше прежнего — максимум секунд тринадцать. Затем дверь снова открылась.

— Значит, — сказал Лондэн, — это Четверг Нонетот.

— И Пятница, — сказала я. — Твой сын.

— Мой сын, — повторил Лондэн, нарочно не глядя на него. — Верно.

— В чем дело? — спросила я. В глазах снова защипало. — Я думала, ты мне обрадуешься!

Он выдохнул, потер лоб.

— Это трудно…

— Что трудно? Какие тут могут быть трудности?

— Ну, — начал он, — два с половиной года назад ты исчезла из моей жизни, и о тебе не было ни слуху ни духу. Ни открытки, ни письма, ни звонка — ничего. И вдруг ты, как ни в чем не бывало, объявляешься у меня на пороге, и я должен тебе обрадоваться!

Я издала вздох облегчения. Почему-то я все время думала, что, когда Лондэна восстановят, нам обоим покажется, будто мы встретились после долгой разлуки. Мне даже в голову не приходило, что Лондэн не будет иметь ни малейшего понятия об устранении. Когда он исчез, никто и не помнил, что он вообще существовал, а теперь, когда он снова здесь, никто и не подозревает, что он куда-то девался. И в первую очередь он сам.

— Тебе приходилось слышать об устранениях? — спросила я.

Он покачал головой.

Я набрала побольше воздуха.

— Два с половиной года назад один хронумпированный агент ТИПА-12 сделал так, что ты погиб в возрасте двух лет в результате несчастного случая. Попытка шантажа со стороны члена корпорации «Голиаф» по имени Тубзик Дэррмо-Какер.

— Его я помню.

— Вот именно. Он хотел, чтобы я вытащила его сводного братца из «Ворона», где его заперли мы с Безотказэном.

— Это я тоже помню.

— Отлично. Ты исчез внезапно. Все, что мы сделали вместе, кануло в небытие. Я пыталась вернуть тебя, отправившись вместе с отцом в прошлое, на место несчастного случая в тысяча девятьсот сорок седьмом году, но мне помешали. Пришлось перебраться в литературу и жить там, пока не родился Пятница и я не почувствовала, что готова вернуться. Это время настало. Все. Конец истории.

Мы смотрели друг на друга еще некоторое время. Мне снова показалось, что минул целый час, хотя на самом деле прошло, наверное, секунд двадцать. Я опять пересадила Пятницу на другое бедро, и наконец Лондэн сказал:

— Беда в том, Четверг, что все переменилось. Ты ушла из моей жизни. Исчезла. Мне пришлось продолжать жить без тебя.