— И все же, сдается мне, оказались, — деликатно кашлянула она.

— Между золовками?

— Да.

— Не хотел бы стоять перед таким выбором.

— И все же стоите, а? — лукаво посмотрела на Бена миссис Кроуфорд.

— У меня нет пока никаких прав, — заметил он. — А раз так, то и выбирать я не могу.

— Вы сказали, что не собираетесь уезжать отсюда. А Хью Гамильтон и леди Барбара, в свою очередь, намерены согнать нас с этой земли.

— А смогут?

— Первый маркиз Гамильтон торжественно обещал нашим дедам, что они смогут жить здесь всегда.

— Но не подтвердил своей клятвы письменно?

Она пожала плечами.

— Он не видел в том нужды. Он сказал о своем решении сыну, тот — своему сыну…

— А теперь сыновей не осталось.

— Не осталось, — грустно подтвердила миссис Кроуфорд. — И мы знаем, что теперь нас могут выселить с земли, на которой наши семьи жили многие годы.

— А что с вашим мужем?

— Умер. Около десяти лет назад. — Они помолчали.

— А вы знали молодого Йена? — сменила миссис Кроуфорд тему разговора. Бен покачал головой.

— Нет, но благодарен ему за то, что он подарил миру замечательную девочку, свою дочь.

— Красивый был парень, но бешеный, — грустно сказала миссис Кроуфорд. — Совсем не похожий на старого маркиза. И на братьев. Джон Гамильтон был человеком чести.

— Я думаю, он гордился бы своей внучкой. У него было доброе сердце.

— Как и у вас, насколько я понимаю, — заметила она. — И мой вам совет: постарайтесь не показывать этого!

Давно уже никто не говорил Бену о том, что у него доброе сердце. Пока он в замешательстве обдумывал ответ, Элиза Кроуфорд добавила:

— Мне очень хотелось бы взглянуть на девочку. Джорди говорил, что она такая милая.

— В таком случае, обязательно увидите, — сказал Бен. — Завтра я возьму ее с собой.

Покрытое морщинами лицо миссис Кроуфорд просияло.

— К вашему приезду у меня будет готов мясной пирог.

— Ну, перед пирогом я тем более не смогу устоять, — улыбнулся Бен. — Тогда завтра, после обеда?

— Я буду ждать вас.

— Отлично, — сказал он и поднялся.

В глазах миссис Кроуфорд Бен вновь заметил веселые искорки и улыбнулся. Так, в приподнятом настроении, он вышел за дверь и направился к своему коню.

* * *

Когда Элизабет возвращалась с тренировки, всласть напрыгавшись вместе с Шэдоу через барьеры, она была разгоряченной — и это несмотря на холодную, ветреную погоду.

Подъезжая к конюшням, она перевела Шэдоу в легкий галоп и еще больше придержала его, когда увидела рослого всадника, подъезжающего с восточной стороны.

Генри Восьмой, завидев хозяйку, с громким лаем бросился ей навстречу, смешно переваливаясь на бегу, словно толстый мохнатый бочонок.

Рука Элизабет инстинктивно поднялась вверх, освобождая волосы от стягивающей их ленты.

Бен поравнялся с нею и улыбнулся — той самой своей скупой улыбкой, удивительным образом действующей на Элизабет.

— Леди Элизабет, — промолвил он.

Она терпеть не могла, когда Бен называл ее «леди». Тем более что ей было хорошо известно, как недолюбливают американцы всякие титулы.

Элизабет захотелось ответить на любезность Бена соответствующим образом, но она не смогла найти подходящих слов и просто развернула Шэдоу к конюшням. И все же в последний момент любопытство взяло верх, и она спросила:

— Ездили осматривать свои будущие владения?

Бен поднял бровь, уловив жесткость ее тона.

— Я подумал, что будет полезно познакомиться с имением, — негромко сказал он. — Я говорил с сестрой Фионы. Интересная женщина.

Элизабет боялась спросить — почему. Ей самой очень нравилась Элиза Кроуфорд, но Элизабет знала также и острый язычок этой женщины. Уж она-то не станет скрывать свое отношение к кому-либо из семейства Гамильтон!

— Она не лучшего мнения о вашем Джейми.

Элизабет напряженно застыла, однако постаралась ничем не выдать своего отношения к словам Бена. Она медленно спешилась и повела Шэдоу к дверям конюшни.

Бен тоже соскочил с седла и придержал перед Элизабет створки. Хью часто называл Бена неотесанным мужланом, но на самом деле его манеры были безупречны — если не считать, конечно, грубоватой манеры раз говаривать.

Тимоти, один из мальчишек-конюхов, работавший на конюшнях вместе с Джорди, подбежал к ней.

— Давайте, я возьму вашего коня, миледи, и позабочусь о нем. И о вашем тоже, сэр.

Бен покачал головой.

— Не нужно, я сам. Мы с Бейли еще только привыкаем друг к другу.

Элизабет передала Шэдоу в руки подошедшего Джорди и замешкалась, не желая вот так, сразу, уходить с конюшни.

— Я помогу вам обтереть его, — словно со стороны услышала она свои слова, обращенные к Бену.

— Буду рад, — улыбнулся он. — Тем более что Сара Энн, наверное, давно уже проснулась.

Элизабет посмотрела, как ловко, привычно Бен расседлывает своего Бейли, как дает ему немного остыть, прежде чем становиться в стойло. Из жокейской она принесла две щетки, дала одну из них Бену, сама вооружилась второй. Затем молча, сосредоточенно принялась тереть коня, стараясь не останавливать свой взгляд на сильных руках Бена, скользивших по шерсти совсем близко от ее рук.

За работой он начал насвистывать мелодию — красивую, но очень грустную.

— Что это за песня? — спросила Элизабет, дождавшись, пока Бен досвистит до конца.

— Лорена, — ответил он. — Мы пели ее во время войны, и она стала для нас чем-то вроде гимна.

Он негромко запел. Голос у него был не сильный, но красивого тембра. Элизабет поразилась чистой, наивной чувственностью этих простых, бесхитростных слов.

Уходят годы прочь, Лорена,

Засыпал первый снег кусты,

И звезды в эту ночь, Лорена,

Блестят как снежные цветы…

— Изумительно, — сказала она.

— Я тоже очень люблю эту песню, — откликнулся Бен. — Вы даже не представляете, сколько раз я слышал ее. Кто-то сказал, что война на девяносто девять процентов состоит из ожидания и лишь на один процент из настоящей схватки. Песня облегчает ожидание боя. Правда, жестокости схватки и она не в состоянии облегчить.

Элизабет не могла себе представить, что такой человек, как Бен, может бояться чего-либо. Или кого-либо.

— Вы любили когда-нибудь? — спросила она. Своей песней он разжег ее любопытство.