Семейная жизнь потекла так же мирно, как прежде. По утрам Майя Деви, как обычно, будила мужа чашкой горячего кофе, только вместо домашнего платья была на ней школьная форма. Они садились завтракать; точь-в-точь отец с дочкой – думали слуги. Без четверти семь Майя Деви брала портфель. Маман Генденг чмокал ее в лоб на прощанье и, проводив, снова ложился.

Домой Майя Деви возвращалась раньше мужа и старалась к его приходу все подготовить. По вечерам, после ужина, садилась за уроки. Маман Генденг с домашним заданием помочь ей не мог и просто сидел рядом, преданно глядя на нее. Освобождалась Майя Деви часам к девяти. И ложилась спать, но уже не просила сказок о Ренганис Прекрасной, которая вышла замуж за пса. Надев пижамку, ныряла она под одеяло. Заходил Маман Генденг, укутывал ее потеплей, задергивал шторы, гасил лампу, зажигал ночник и говорил:

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – отвечала Майя Деви и закрывала глаза.

В постель он с ней не ложился даже спустя год после свадьбы.

Однажды вечером зашел Маман Генденг к мамаше Калонг проведать Деви Аю, как в старые добрые времена. Та уже выпроводила единственного клиента.

– Зачем пожаловал? – спросила Деви Аю.

– Хочу тебя, сил нет.

– У тебя жена есть.

– Эту прелестную крошку я не трону. Не смею осквернять ее чистоту. Хочу спать с тещей.

– Ай, зятек, ай, озорник!

И любили они друг друга до зари.

Странная дружба Мамана Генденга с Шоданхо завязалась за карточным столом посреди рыночной площади. Потому странная, что с тех пор, как Шоданхо силой взял Деви Аю, а Маман Генденг заявился к нему в штаб, между ними укоренилась вражда. И еще сильней отягощали ее стычки между подручными Мамана Генденга и солдатами Шоданхо.

Солдаты в борделе расплачивались неохотно, но преманы были тут как тут, караулили всякого, кто спит с проституткой, не заплатив. Не платили солдаты и в трактирах, и в кабачках под открытым небом – хозяевам было все равно, потому что солдаты много никогда не пили, зато преманам, для которых трактиры, считай, дом родной, это было как пощечина. Мало того, один преман вечно попадался солдатам из-за какой-нибудь ерунды – скажем, выпьет лишнего и давай в витрины камнями кидаться, – и колотили его солдаты за штабом, отпускали чуть живого. Отсюда постоянные мелкие стычки между солдатами Шоданхо и бандой Мамана Генденга.

Но до поры до времени все недоразумения разрешались легко. Поймают солдаты премана, изобьют до полусмерти – тут же банда хватает у дороги солдата и дубасит на плантации какао. Задержат бандита, засадят в каталажку – придет на выручку Маман Генденг с небольшой взяткой, чтобы заткнуть рты солдатам. Был между ними и посредник, полиция, но те по большей части отсиживались на своих постах и только руками разводили.

Многие надеялись, что Шоданхо приструнит бузотеров, но, как и с Эди Идиотом, надежды разбились в прах: Шоданхо, поглощенному семейными передрягами и спорами с Союзом рыбаков, было не до Мамана Генденга. И его репутация героя рухнула, даже больше: ему перестали доверять, начали подозревать в сговоре с преманами, тем более что оба, и Шоданхо, и Маман Генденг, зятья Деви Аю.

Случилась однажды заваруха, солдат из штаба сцепился с вышибалой в заведении мамаши Калонг – не поделили девчонку. Завязалась драка на улице, подоспели их дружки. Стычка один на один переросла в побоище между солдатами и бандитами.

И неважно, с чего все началось, но уже через час десятка два тенистых деревьев у дороги были выкорчеваны, а витрины магазинов перебиты. Посреди улицы валялись булыжники и сгоревшие покрышки, две машины опрокинуты, а полицейский участок подожжен.

Люди в страхе попрятались по домам. Улица Свободы, всегда оживленная, будто вымерла. На одной стороне улицы стояла вооруженная банда – с саблями, самурайскими мечами, пиками, булавами, мачете, булыжниками, коктейлями Молотова. Были у них даже гранаты и партизанское оружие. А напротив собрались солдаты – не одни подчиненные Шоданхо, а со всех армейских постов города, – с заряженными винтовками.

В тот день город затих, будто уже много лет пустовал. Зловещая тишина спустилась на Халимунду, а вместе с ней и страх, что гражданская война захлестнет город, не знавший ни дня покоя со времен войны за независимость. Многие, кому досаждали преманы, решили встать на сторону солдат, если начнется война. Другие, сытые по горло солдатами, собирались драться на стороне преманов.

Но случись такое, все друг друга перебили бы, никого не оставили бы в живых.

Весь день грохотали взрывы, свистели пули близ домов и магазинов. Никто не понимал, есть ли убитые. Погрязший в семейных передрягах Шоданхо узнал о катастрофе с опозданием, а когда узнал, то пришел в бешенство: из-за одной девчонки разоряют самое сердце города! Провинившегося солдата он засадит на семь суток в карцер, без еды и воды, – пускай подыхает! Но сначала надо положить конец разгрому. И отправил он самого надежного солдата, Тино Сиди-ка, на переговоры с Маманом Генденгом – призвать к прекращению огня и заключить мир.

Маман Генденг, у которого был в разгаре странный медовый месяц, тоже только что услышал о беспорядках на улице Свободы и не придал этому значения. Он лишь досадовал – не дают насладиться счастьем, наверстать годы одиночества и бесцельных скитаний. Наверняка, думал он, драку затеял какой-нибудь буян-солдат.

Но двенадцатилетняя жена убедила его навести порядок, и Маман Генденг пообещал Тино Сидику встретиться с Шоданхо на полпути между автовокзалом и штабом. То есть на рыночной площади.

Из-за стола посреди площади прогнали они четверых картежников – продавца соленой рыбы, рикшу, кули и мужа одной из торговок платьем. Игроки встали и, отойдя к палатке торговца птицей, смотрели на приближавшегося Шоданхо. Торговля замерла, а продавцы и покупатели застыли в ожидании переговоров: быть ли кровавой гражданской войне или отложат ее на годы, а то и на века?

Шоданхо высказался за то, чтобы преманы немедленно отступили и разоружились, – только военные имеют право носить оружие. Но Маман Генденг его не поддержал, ведь солдаты применяют оружие бесконтрольно. И вновь заговорил Шоданхо:

– Дружище, если мы станем ссориться, как дети малые, то ничего не решим. – И продолжал: – Ну ладно, давайте пока не разоружайтесь, только гоните ваших людей с улиц – и чтобы впредь никаких беспорядков и разбитых витрин.

– Шоданхо, дорогой вы мой, – отозвался Маман Генденг, – тогда согласитесь, негоже солдатам пускать в ход оружие из-за девчонок. И, как все в городе, пусть платят за себя и в борделе, и в кабачке, и в автобусе. Избранных здесь быть не должно, Шоданхо.

Шоданхо, протяжно вздохнув, посетовал: жалованье у солдат мизерное, а почти вся прибыль от его сделок идет в карман столичному генералу.

– Итак, дружище, есть у меня предложение, на первый взгляд не слишком заманчивое, зато наверняка поможет выйти из затруднения, – сказал он.