Хотя рабочее определение, которое было дано в Калифорнии специальной комиссией по внедрению самооценки, включало в себя такие понятия, как ответственность, формирование реалистических ожиданий и проявление уважения к другим, которые заслуживают всяческой похвалы, прочное и сплоченное ядро этого ретроидеализма потерялось в процессе его осуществления. Какие-то лет двадцать погружения одних людей в «Я-изм» прошлого века, который сейчас стал совершенно безудержным, частично в ответе за то, что другие люди утратили свои чувства. Под влиянием взрослых Я-поколения самооценка детей стала определяться не тем, чтобы хорошо делать, а просто тем, чтобы хорошо чувствовать. Воспитание личности, помогавшее прививать такие хорошие качества, как честность, предупредительность и самоконтроль, у поколения американских детей постепенно стали считаться слишком постыдными.

В «эпоху самооценки» дети получали послания от таких персонажей, как, например, «Памси» («Pumsy») — маленького воображаемого дракончика, который побуждал их посмотреть внутрь себя и сконцентрироваться на свой внутренней доброте. Рабочая гипотеза заключалась в том, что если молодые люди соединятся внутри себя со своим милосердием, существующим у них от природы, то автоматически их поведение станет «индивидуально полезным» («personally rewarding»), а значит, будет иметь и социальное звучание. Иными словами, плохое поведение порождается плохими чувствами, и его можно исправить с помощью позитивного мышления и самоутверждения. Выигрывают абсолютно все. Учителя вносят свой вклад, выдавая детям большими порциями похвалу, внушая им убежденность в их особости, а также давая им обратную связь, что ребенок «хорошо себя ведет», даже если на самом деле его поведение было посредственным и даже плохим. Школам больше не разрешалось отбирать способных детей, создавать особые возможности обучения для одаренных детей и поощрять конкуренцию, которая могла вызывать у кого-то из детей ощущение «я хуже, чем…» («less than»).

Намеренно или нет, мы учили наших детей, что равные результаты так же справедливы, как и равные возможности, и что они могут ждать, что их оценят и поощрят независимо от того, что они сделают и как они себя будут вести. И даже более коварное, скрытое в подтексте послание: ощущение себя «плохим» является нормальным. Если ваши чувства оказались задеты оттого, что вы не получили то, что хотите, значит здесь что-то не так и вы оказались жертвой. В этом виноват кто-то другой или что-то другое, а вы имеете право просить помощи. Такое мышление отчасти служит причиной того, что современные дети более склонны к выражению гнева и более агрессивны, чем предшествующие поколения.

Хотя такие установки по-прежнему глубоко укоренились в нашей культуре и тех посланиях, которые мы получаем от детей, сегодня «Движение за самооценку» повсюду себя дискредитировало. Прежде всего, те самые «экстра-R» стали вытеснять и замещать «изначальное трио»[134], и когда детям пришлось столкнуться с тем, что они не овладели основами, все торжественные заявления в мире не могли их убедить в том, что они действительно хорошие. А поскольку упорство и трудолюбие не входили в этот набор добродетелей, спускаться обратно пришлось по очень крутой дороге. Все это крикливое очковтирательство в отношении особости и исключительности стало тяжелым испытанием для «надутых пузырей», как только они очнулись, не говоря уже об «обвале» антисоциального поведения, — особенно тогда, когда эти «претендующие на обладание правом дети» (entitled youngsters) превратились в требовательных подростков.

Обучая детей слушать свой внутренний голос, прежде чем у этого голоса появится возможность стать зрелым, мы тем самым подрываем авторитет взрослого. Будучи убеждены в том, что они в чем-то более чистые (un-adult-erated)[135] по сравнению со старшими, освобождает нас от обязанности их социализировать, но вместе с тем лишает нас и контроля над ними — когда он нам понадобится. Нет ничего удивительного в том, что для детей, предоставленных самим себе, которых учили, что поведение, вызывающее возражения у взрослых, означает просто быть «иным» и которым уделяли мало внимания занятые собой родители, моральный авторитет взрослых не имеет никакого значения при оценке их самих и их поведения. В особенности если перед глазами у детей постоянно присутствуют «взрослые, которые плохо себя ведут».

Согласно данным Национального статистического центра образования (National Center for Educational Statistics)[136], количество директоров учебных заведений высшей школы, жалующихся на серьезные проблемы с дисциплиной, в 90-е годы прошлого века значительно возросло. Примечательно, что такое возрастание в пригородных школах для богатых людей было больше, по сравнению с городскими школами. Хотя число словесных оскорблений учителей в 90-е годы в бедных районах снизилось почти на 10 %, в школах для богатых и людей среднего класса тенденция оказалась прямо противоположной. Социологический опрос, проведенный «Фи-дельта-каппа»[137], показал, что с 1984 по 1997 год на 17 % возросло число учителей начальной школы, которые говорили, что их ученики слишком часто нарушали школьную дисциплину или открыто демонстрировали, что их проблемы не ограничиваются гормональными, во многом определяющими характерное вызывающее поведение подростков.

Отсутствие у молодого поколения уважения к взрослым имеет свой аналог в том, что можно было бы назвать духовной секуляризацией (отделением), в отказе от религий, основанных на всемогуществе Бога, в пользу духовности, которая является более пантеистической и независимой. Вопреки явному возрождению традиционной религии в последние несколько лет, начиная с Эры Водолея и вплоть до совсем недавнего движения Нью-эйдж[138], преобладающей духовной сущностью в конце XX века был уже не Бог, а скорее некая экзальтированная форма «Я».