– Ну, это навряд ли! – воскликнула я, прервав рассказчицу. – Вознесенский, безусловно, виноват. И у него, скорей всего, были большие психиатрические проблемы. Но душил-то Олесю Боря. Парню необыкновенно повезло, что взрослые решили скрыть его преступление.

– Мама не нашла Пиратова, – продолжила Дези. – Она обратилась к знакомой, муж которой работал в паспортном столе. В Москве обнаружилось два человека с такой фамилией, но ни один из них не подходил по возрасту. И обоих звали по-другому.

– А что случилось с театром «ОЗА»? – спросила я.

– Он тихо умер, – прозвучало в ответ. – Берти не смог поставить «Сон в летнюю ночь», у него случился инсульт. Мы с мамой жили у Вознесенского, благо квартира была большой, ухаживали за режиссером. Тот не мог ходить, ездил в инвалидной коляске. Иногда мне казалось, что Альберт Сергеевич становится прежним – он начинал вполне разумно разговаривать. Но потом снова делался безумным. И вот что интересно: даже забыв, как его зовут, Берти не переставал рисовать сцены из спектаклей, а затем переносить окончательный вариант в свои книжечки.

– Наш преподаватель психологии говорил, что профессиональные навыки отмирают последними, – вздохнула я. – Наверное, вам было тяжело.

– Очень, – призналась Дези. – И морально, и материально. Мы сдали вот эту жилплощадь, но много за две комнаты в коммуналке не выручить. Берти нельзя было оставить одного, мы по очереди с ним сидели. Я в магазине продавцом работала, а мама три дня в неделю гардеробщицей в театре «Мост». Когда Альберт Сергеевич скончался, стало намного легче, ведь на лекарства для него почти все наши деньги уходили. Потом «Мост» прекратил существование, мама устроилась в «Небеса», сидела там у входа. Отвратительное место! Платили ей гроши. Но все равно матери не хотелось уходить. Она говорила: «Не могу покинуть храм искусства. Берти в гробу перевернется, если я предам театр». Это напоминало анекдот про ветеринара. Не знаете? Мужик рассказывает приятелю: «Я работаю в цирке». – «Чем ты там занимаешься?» – спросил тот. И услышал в ответ: «Каждый день ставлю клизмы слонам, а потом выношу десять ведер дерьма». «Фу! Какая гадость! – воскликнул приятель. – Лучше устройся в клинику, лечи кошек, собак, хомячков». – «Чтобы я бросил творческую работу? – закричал ветеринар. – Никогда!»

– «Небеса»… – задумчиво повторила я. – Там служит Розалия Марковна Глаголева, которая в свое время оскорбила Наину Федоровну.

– Мама не из тех людей, кто копит обиды, – улыбнулась Дези. – Память у нее по сию пору отменная, поэтому она сразу узнала актрису и вспомнила про пощечину. Но ей так приятно общаться с теми, кто знал Берти, что мама сама заговорила с Глаголевой. Очень интересная получилась у них беседа…

– Я когда-то была костюмершей в театре Вознесенского, мы там с вами встречались, – сказала Наина Федоровна.

Розалия неожиданно обрадовалась, даже обняла вахтершу и воскликнула:

– Да, да! Прекрасное было время! Я играла там Катарину в «Укрощении строптивой».

Пряхова смутилась. Она отлично помнила, что Глаголева провалилась на кастинге, но промолчала, не хотела смущать актрису. Да и какая сейчас разница, кто и где выступал много лет назад? Но, оказалось, Розалии было совсем не все равно. Через пару дней она вошла в театр вместе с коллегой и сказала ему:

– Кстати, Иван, знаешь, где и кем прежде работала наша теперешняя вахтерша Наина? Костюмером у Вознесенского. Она не один раз помогала мне подготовиться к спектаклю «Укрощение строптивой». Правда, душенька?

Вопрос был адресован к сидевшей на вахте Пряховой и задан прямо в лоб. Что оставалось делать вдове Берти? Если Наина Федоровна озвучит правду, прима выживет ее из «Небес», а пожилой женщине крайне трудно устроиться на работу, даже на малооплачиваемую и непрестижную. И Пряхова пробормотала:

– Угу… м-м-м… ага…

– Вот видишь! – обрадовалась ее невразумительному ответу Глаголева. – Я же тебе говорила, что была во втором составе у Вознесенского, а ты не верил.

– Так вы Нина! – вдруг воскликнул Клюев, уставившись на браслет Пряховой.

– Наина, – поправила та.

– Точно, – пробормотал Иван Сергеевич. – Простите, я перепутал.

– Вы знакомы? – удивилась Розалия.

– Одно время я бывал у Берти за кулисами, – пояснил Клюев. – Я тогда крутил роман с Лидией Вронской, одной из его актрис…

Дези встала, захлопнула приоткрытое окно и продолжила:

– Мама мне про эти два эпизода рассказала, и однажды я прихожу с работы и застаю у нас пожилую даму, разодетую в пух и прах. На столе бутылка вина, пирожные, а моя мать в состоянии, близком к истерике. Ну и что выяснилось? К нам явилась с интересным предложением сама Розалия Марковна Глаголева. Сейчас расскажу, что сия мадам придумала.

Розалия предложила Наине Федоровне стать ее помощницей по хозяйству. А в благодарность за то, что Глаголева предоставит жалкой вахтерше возможность возвыситься до уровня домработницы звезды, та отдаст актрисе все записные книжки Берти. Розалия Марковна, считавшая себя величайшей из всех актрис мира, искренне считала, что прислуживать ей огромная честь, поэтому промолчала о размере зарплаты. Но вовсе не наглостью гостьи была шокирована Наина Федоровна. Она воскликнула:

– Кто вам сказал, что записи Берти у меня? Я никогда никому их не отдам!

– Ага, значит, они точно у тебя, – обрадовалась Роза, – Клюев не ошибся. Он мне поведал, что один раз, придя в театр к Вознесенскому, случайно увидел тебя и Берти, услышал ваш разговор, из которого ему стало понятно, что у режиссера близкие отношения с костюмершей. Иван терпеть не может сплетников, в особенности если это мужчины, и сам никогда не распространяет слухов. Он лишь удивился и вскоре забыл о том, что узнал про вас. А несколько лет назад…

И Розалия Марковна в подробностях пересказала тот случай.

Клюев сидел в коридоре клиники, которая обслуживает членов ВТО[24]. Около него устроилась немолодая женщина, которая показалась ему смутно знакомой. Из кабинета высунулась медсестра и воскликнула:

– Наина Федоровна! Почему вы тут?

– У Альберта Сергеевича закончилось лекарство, – пояснила дама.

– Вам же только рецепт выписать, проходите, – предложила девушка в белом халате.

– Ну уж нет! – возмутился Иван Сергеевич. – Я два часа здесь кукую. Вы уже трех человек без очереди приняли, одни льготники вокруг. А у меня вечером спектакль!

– Ничего, я подожду, – смутилась женщина.

Медсестра укоризненно глянула на Клюева и исчезла в кабинете. А минут через пять динамик, висевший над дверью, прохрипел:

– Сначала пусть зайдут за рецептом для Альберта Сергеевича Вознесенского, а потом по очереди.

Женщина, сильно покраснев, юркнула в кабинет.