Скай замерла – и вдруг расхохоталась и принялась лупить себя по голове: балда, вот балда!.. Схватив утку, она помчалась в гостиную, потому что ей срочно понадобилось сообщить всем, что они были правы, а она – нет: Бетти никогда, никогда, никогда не лопнет, это абсолютно невозможно!

– Это утка… утка может лопнуть!.. – хохоча, выкрикивала она. – Утка, а не Бетти! – Не найдя никого в гостиной – естественно, она же сама со своей уборкой выжила всех из дому! – Скай выскочила за дверь и обнаружила сидящего на краю террасы Доминика Орна.

– Смотри… это утка! – с трудом выговорила она, повизгивая от смеха. – Её надо надуть… но осторожно… Она может… ох-ха-ха!.. она может лопнуть!

– Ну? – сказал он.

– Ты не понимаешь, как это классно!.. – На этом месте Скай себя прервала. Ясно, что не понимает. У него не хватит воображения, чтобы постичь весь смысл этой прекрасной утки. – Слушай, ты зачем опять пришёл?

– Джейн мне что-то такое говорила про каких-то типа презренных…

– Это про тех презренных, которые думают только о своих скейтбордах? И о том, как бы сорвать поцелуй?

– Ага, вроде так. Короче, я хотел, чтобы она мне объяснила, чего она хотела сказать. В смысле, объяснила бы нормальным человеческим языком, вот.

Скай подумала, что это как раз вполне понятное желание, и бросила ему утку.

– Ты надувай, а я тебе объясню. Понимаешь, из-за этих твоих штучек она воспылала к тебе любовью…

– Она ко мне… чего?..

– Дуй, дуй, не отвлекайся! – Скай подождала, пока он продолжит. – Так вот, она воспылала, а ты её любовь отверг, ещё и оду её вернул.

Он снова перестал надувать.

– А я, что ли, знаю, что такое ода? Короче, твоя сестра для меня слишком умная. Она книги пишет! Иногда как сказанёт чего-нибудь, а я слушаю – вообще ничего не понимаю, – признался Доминик.

И, похоже, он не врал.

– Тогда зачем ты её целовал? – спросила Скай.

Доминик понизил голос, будто открывая ей великую тайну.

– А мне братья сказали, чтобы я летом перецеловал как можно больше девчонок. И чтобы я назначал им, типа, свидания в Пери-парке. А в конце лета всех бы пересчитал, вот.

– Так это всё… всё это… из-за того, что тебя братья подуськивают?! – Скай смотрела на Доминика с ужасом. – Знаешь что, Джейн права. Ты презренный. И братцы твои – тоже жалкие презренные игнорамусы!

Доминик решил не озадачиваться «игнорамусами», а продолжил дуть и вскоре вручил Скай гордо надутую, хоть и глуповатую с виду утку.

– Готово.

– Спасибо, – буркнула Скай, забирая утку. – А насчёт Джейн ты всё правильно сказал – ты её не понимаешь. И не поймёшь. Можешь даже не пытаться. Всё, давай, топай. У меня куча дел.

Но он медлил, будто что-то ещё хотел спросить.

– А чё, я правда ей понравился, а?

– Понравился. Потом разонравился. А теперь ей, честно говоря, на тебя плевать.

– Но… это… если я ей нравился раньше, то, может…

Скай пожалела, что в руках у неё надувная утка, а не что-нибудь потяжелее.

– Доминик Орн, – наклонившись над ним, сказала она, – слушай внимательно. Если ты ещё раз подкатишься к моей сестре, клянусь, я тебе руки-ноги поотрываю! Потому что стричься в ближайшие месяцы я больше не собираюсь, ясно?

– Чё-то я и тебя тоже не очень понимаю, – сказал он.

– Ты уйдёшь или нет?

И он ушёл.

А у Скай теперь появилось целых два повода радоваться: во-первых, утка и, во-вторых, она только что не убила Доминика на месте – хотя могла бы! И ей позарез надо было поделиться своими двумя радостями хоть с кем-нибудь. Поэтому она помчалась через пляж к дому Алека, где Джеффри и Бетти сидели за роялем, отрабатывали какую-то гармонию в четыре руки.

– Бетти, – размахивая уткой, выкрикнула она с порога, – ты не лопнешь! А Доминик просто дурак!

– Мы и так всё это знаем, – сказала Бетти, а Джеффри спросил:

– За мной там никто больше не приезжал?

– Больше никто, – ответила Скай. – А если приедут – не волнуйся, мы тебя защитим. И вообще мы не скажем им, где ты есть, и никто тебя не найдёт.

– Хорошо. Спасибо, – кивнул он и вернулся к своей музыке.

И они его защищали. От разговоров о прошлом, и от вопросов о будущем, и даже от некоторых слов, таких как «отчим», или «неизвестность», или «Арундел». Они носились с ним как с писаной торбой и нянчились как с больным, а когда ему это надоедало и он сердился, Скай подскакивала и со всей силы хлопала его по плечу, или Джейн перекидывала ему футбольный мяч, но вскоре все опять возвращались к тому, с чего начинали, – то есть носились и нянчились.

И ещё были телефонные звонки от миссис Т.-Д.: сначала первый, и за ним сразу второй, потом третий, потом – чуть погодя – четвёртый, а дальше все потеряли счёт. Джеффри отказался подходить к телефону, поэтому тёте Клер пришлось взять эту повинность на себя и выслушивать «бурные излияния», как она их называла, сколько хватало терпения. Надо сказать, что за всё время тётя Клер ни разу не жаловалась, но после каждого звонка она решительно бралась за костыли и делала несколько кругов вокруг дома, чтобы привести себя в норму.

Джеффри чувствовал себя спокойнее и безопаснее всего, когда играл на рояле, поэтому все следили за тем, чтобы он проводил как можно больше времени в доме Алека. Что он и делал. И Бетти тоже, тем более что надо же было готовиться к концерту, назначенному на вечер накануне отъезда. Времени оставалось мало, да ещё из-за событий и переживаний последних дней музыканты выбились из графика, поэтому теперь они усиленно работали над своей программой. Иногда только отвлекались – играли что-нибудь просто так, для себя. Или пересматривали старые фотографии из обувной коробки: уезжая, Алек оставил её на самом видном месте – на крышке рояля.

У некоторых фотографий на обороте были подписаны карандашом имена и даты, так что Бетти и Джеффри скоро научились узнавать Алековых родителей, самого Алека и его братьев в разном возрасте. Бетти нравилось разглядывать фотокарточки – ведь Алек и Джеффри были так похожи. Но она всё равно не совсем понимала, как так вышло, что все эти люди раньше были для Джеффри чужие – и вдруг стали свои. Примерно так же она не совсем понимала, когда Джеффри объяснял ей про пентатонику[29]. Или когда Скай почему-то начинала хохотать и радоваться из-за надувной утки. Бетти, с одной стороны, была довольна, что у Джеффри нашёлся папа, тем более что этот папа ей очень нравился. Но её тревожила сама мысль, что родители, оказывается, могут потеряться. Она говорила об этом с Псом, когда они оставались одни. И Пёс тоже тревожился. Они, правда, не стали никому об этом рассказывать, но их всё больше тянуло домой. Они даже советовались, не пойти ли им в Массачусетс пешком, и уже бы, наверно, пошли – во всяком случае, до пирса точно бы добрались и даже свернули бы на шоссе и прошли часть пути в гору, – если бы не концерт. И если бы не лоси. Джеффри несколько раз водил её в сосняк смотреть на лосей, и они смотрели и смотрели, но на поле для гольфа всё время было много игроков и ни одного лося. И от этого Бетти становилось очень, очень грустно.