– Раньше ты никогда со мной так не разговаривал, – холодно отметила она.

Он фыркнул.

– Раньше я не хотел рисковать. Ты убегала от малейшего чиха. Каждый мой шаг был выверен, чтобы несравненная Мега не рванула прочь. Одна неверная фраза, один намек на эмоции или ожидания, и она исчезала в ночи. Я следил за каждым гребаным словом. Я жил с постоянным осознанием: если ты узнаешь, что небезразлична мне, то сбежишь. А затем ты действительно сбежала. Снова. Еще на месяц. И даже не сообщила мне, что вернулась. Затем я слышал, как ты говорила людям Риодана, что вообще не хочешь со мной работать. Я для тебя мертв? Ты полностью от меня отгородилась и терпишь только потому, что я нужен тебе для выполнения миссии. Прости, но я должен был это сказать – носиться с тобой, как с тухлым яйцом, я больше не собираюсь. Если хочешь получить доступ к моим полезным качествам – а они и вправду изумительны, – он улыбнулся, – то ответь мне той же любезностью, которую я оказал тебе. Воспринимай меня таким, какой я есть. Живым человеком со своими желаниями и границами.

Джейда развернулась на каблуках и зашагала прочь.

– Отлично. В этом ты вся. Ладно. Я и один справлюсь. Как всегда, – крикнул он ей вслед. – Просто ты единственная, с кем я чувствую себя абсолютно живым. Ты единственная девушка, которая понимает хотя бы половину из того, что я говорю. Мне реально надо овладеть какой-то гребаной суперсилой, чтобы хоть как-то общаться с тобой?

Она остановилась. Абсолютно живым. Она помнит, как это когда-то чувствовалось. Бегать вместе с ним по улицам, смеясь, планируя и сражаясь, восхищаясь и радуясь тому, что она живет в такие интересные времена. Она тоже помнит уникальное ощущение того, что он с такой легкостью ее понимает. Взаимное понимание давалось без усилий.

– Убегай, – сказал он, качая головой. – Это получается у тебя лучше всего.

Лучше всего у нее получалось убивать. Она больше не убегала. Она знала цену бега. И никогда не реагировала. Она лишь определяла, какое логичное и эффективное действие принесет нужные результаты, и совершала именно его.

Или все-таки убегала?

Она застыла, ища в себе то холодное ясное место, разложила эмоции и элементы их диалога на своего рода лабораторном столе правды и проанализировала свои ответы. Она прикалывала его слова в одном месте, извлекая подтекст, и свои слова рядом, с интерпретацией подтекста.

Затем в центре мысленной картинки приклеила вопрос: «Чем плохо, если я позволю Танцору помочь мне с расклейкой листовок?»

Абсолютно ничем.

На самом деле что-то действительно могло пойти не так, если она оставит его здесь.

И в ее реакциях наличествовало неприемлемое количество «реакций». Надо бы не допускать этого. Она выжила благодаря тому, что контролировала себя.

Она развернулась.

– Можешь пойти со мной.

– И почему я чувствую себя так, словно только что выиграл битву, но проиграл войну? – тихо спросил он.

***

Поток был прекрасен – как будто они неслись по звездному тоннелю. Чтобы оклеить весь Дублин листовками, понадобилось тридцать минут. Еще несколько часов – чтобы вернуться за добавочной партией в старый дом Бартлетта, а потом промчаться по окружающим дистриктам, стуча во все двери, где горел свет, и развешивая листовки на домах, проскольку никто им не открывал.

Приятно вернуться и действовать, снова заботиться о городе. По пути они срывали все «Дублин Дэйли», попадавшиеся им на глаза, поскольку они не содержали никакой полезной информации, а только внушали страх. В десятый раз она задумалась, кто же придумывает лживые тексты для этих газетенок. Все нацелено на то, чтобы настроить весь город против нее и Мак.

– Пресвятые серфингисты, ты каждый раз идеально ловишь волну! – воскликнул Танцор, когда они, вернувшись в город, остановились у реки Лиффи. – Ни одного грубого старта или остановки. Мы ни во что не врезались! – Его чудесные глаза сияли от восхищения. – Это потрясающе! Ты стала намного профессиональнее в своем стоп-кадрировании.

– В Зазеркалье я кое-чему научилась. – Она внутренне вздрогнула, услышав его цитату из «Бэтмена». Сама она давным-давно от них отказалась. Как только приняла тот факт, что Риодан никогда не читал ни единого комикса и понятия не имеет, на что готовы друг для друга Бэтмен и его бесстрашный помощник.

– Я понял. Все ощущалось иначе. Вместо того чтобы пытаться силой пробиться в то место, которое не желает нас принимать, ты с ним синхронизировалась. Слилась с силой.

За это нужно благодарить Шазама. Она бы ни за что не выжила без своего капризного депрессивного волшебника/медведя/кота с маниакальным расстройством пищевого поведения.

Он наблюдал за ней.

– Ты с кем-то там познакомилась? У тебя есть друзья?

– Несколько. Не хочу об этом говорить. – Некоторые вещи – очень личные. – Она потеряла слишком много. И не собиралась больше терять. Внезапно почувствовав себя опустошенной, она вынула из рюкзака несколько энергетических батончиков, разорвала упаковки, упала на ближайшую скамейку и один за другим засунула их в рот.

Ей не хватало мерцающих серебристых бобов, которыми Шазам угощал ее на планете с танцующими лозами, – они давали энергию сразу на несколько дней. Перед уходом из того мира она набила полный рюкзак и с тех пор питалась только ими. Вернувшись в этот мир, она обнаружила, что здешняя пища дает гораздо меньше энергии, чем аналогичная во множестве Зеркал. Слишком обработанная, изготовленная в антисанитарных условиях. Или, возможно, на Земле просто не осталось природной магии почвы.

Некоторое время они сидели молча, наблюдая, как река несет свои воды.

Танцор коснулся ее руки, и она быстро ее отдернула. И почти напряглась, но вовремя успела остановиться.

– Тише, дикая штучка.

Она взглянула на него.

– Ты так меня представляешь?

Другие считали ее сухой и бесстрастной.

– Я вижу в твоих глазах. Глубоко. Ты сдерживаешься. Но ты еще более дикая, чем раньше. И, должен признаться, мне это нравится. Но ты изменилась и в другом. В некоторых вещах ты стала мягче.

Он определенно безумен. В ней не осталось ничего мягкого.

Он положил руку на скамью между ними, ладонью вверх, расслабив пальцы, и посмотрел на нее. Это было приглашение. Его рука могла остаться или убраться, в зависимости от ее желания.

Сколько времени прошло с тех пор, как она переплетала с кем-то пальцы, ощущая, как они смыкаются, и чувствовала ладонью тепло чужой руки? Понимала, что не одна, что кто-то есть в ее жизни, рядом. В юности они мчались по улицам, держась за руки, таская бомбы, смеясь, как сумасшедшие.

– В детстве, – сказал Танцор, – мы сделаны из стали. И считаем себя неуязвимыми, но потом случается всякое: сталь вытягивается, плющится, изгибается, принимая невероятные формы. К тому времени, как люди женятся, заводят детей, большинство из них успевают сломаться. Но некоторые – немногие – выясняют, что, если сталь нагреть, она хорошо гнется. И в тех местах, где ломаются другие, эти становятся только сильнее.