Косарев нахлобучил шляпу, натянул белый плащ, будто бы опять собирался на улицу.

— Готовься. Заеду за тобой ровно в восемь. И манатки собери, чтобы мне в дамских трусиках не копаться. Кстати, как ты, выздоровела?

— Вполне. — Я вымученно улыбнулась.

Когда за Косаревым захлопнулась дверь, я стиснула виски ледяными ладонями. Меня опять трясло, как два дня назад. Каждый нерв дрожал — натянутый, как гитарная струна. Я боялась, что хоть один лопнет — и я потеряю сознание. Тогда я не смогу следить за собственной речью и наговорю недозволенного.

Меня разрывали противоречивые чувства. Я радовалась, что попаду в город, смогу уговорить художника отпустить меня погулять. А уж там как-нибудь доберусь до людей Гая, которые живут во Владике. Попрошу спрятать меня, переправить в Москву. Но ведь я могу и засыпаться. Тогда — частная тюрьма, арест за убийство, долгий срок или смерть. Но попробовать стоит — чтобы потом не винить себя в трусости, чтобы не стыдиться перед людьми и собственной совестью…

12 октября (поздний вечер). Я жую круглый сэндвич с ванильной начинкой и пью кофе. В небольшом уютном ресторанчике тепло, мягко светят бра, стреляют поленья в камине. Ужас охватил меня только за этим столиком, словно сидел на соседнем стуле. Я убила пятерых, и только одну родила. Мне зябко и тоскливо.

Но, к моему удивлению, стыда нет. Я доложила руководству о первом, выполненном мною задании. Другое дело, что с домашним доктором Ковьяра мы больше не увидимся. И передать ответ Прохора Гая на мою просьбу об эвакуации он не может.

Эдик заехал за мной, как и обещал, восемь часов вечера. Он даже не переоделся — лишь настроение сменилось на прямо противоположное. Утром благодушный, сейчас «братец» стал злым. Как мне показалось, даже испуганным.

В бронированный «мерс», кроме нас, сели шофёр и охранник. Косарев, как я знала, тоже был вооружён. Очень долго, как мне показалось, мы добирались до города. Когда, наконец, приехали во Владик, там отключили электричество. Лимузину пришлось пробираться к ресторанчику, рассекая темноту светом мощных фар.

Перенасыщенный влагой воздух дымился перед лобовым стеклом. Мне казалось, что мы попали на другую планету. И теперь бултыхаемся на таинственном вездеходе, а за каждым поворотом, в каждой яме нас подстерегает опасность.

Удивительно — краевой центр, здесь есть университет. Туда и пыталась поступить мать Прохора Гая. Имеется филиал Академии наук, несколько институтов, театры, музеи. И — темень, как в глухой деревне. Город весь на сопках; по нему очень сложно передвигаться. Пока доползли до Центрального района, трижды попадали в «пробки».

Наконец, электричество дали, и наши дела сразу пошли веселее. Художник Веденяпин жил где-то на берегу Амурского залива, в своём коттедже. Он приехал на час раньше нас и ждал у входа в ресторан. Когда мы приехали, очень радушно улыбнулся. Мне же было не до смеха.

Этот художник имел внешность типа «козья рожа», хоть и пользовался благами знаменитых дальневосточных курортов — климатических и грязевых. Теперь они стали недоступны подавляющему числу жителей Приморья.

Веденяпин — тощий, с бородкой клинышком, в кожаных штанах и сбитых кроссовках — проходил сквозь стены и двери благодаря своему знакомству с влиятельнейшими людьми края. Он тут же взял меня под локоть, сияя обширной лысиной. Косарев думал о своём и скрипел зубами, будто на лицо ему села муха. Художник приехал на новенькой «Тойоте-Крессиде», о чём и сообщил почему-то мне. Я вежливо улыбнулась и промолчала.

Нас провели за столик, всегда занимаемый Косаревым. Крахмальная чистейшая скатерть пахла лавандой. Я ёжилась, не зная, куда деть руки. Вспоминала тигра, которого, по распоряжению Ковьяра, выпускали на ночь бродить вокруг коттеджа, за забором из валунов. Как выяснилось уже после убийства Гуляева, в зоопарке не было только слона. А вот крокодилов было даже два.

В доме Эдуарда, на берегу Тихого океана, я почему-то не побывала ни разу. «Братец» сказал, что держит бурого медведя, леопарда и лемура. Кроме того, по коттеджу у него летают попугаи — и маленькие, и большие. Они качаются на кольцах, орут, разговаривают и ругаются матом. Косарев вскользь заметил, что тут у всех имеются редкие экземпляры живности, в том числе и змеи. Но лично мне их не показывали даже в зоопарке.

Самое потрясающее известие Эдик выдал, когда официант ушёл сервировать двухэтажный столик на колёсах. Оказывается, покойный Вадик Гуляев держал у себя на вилле бегемота и уйму тропических тараканов. Меня буквально передёрнуло. Гуляев и сам на блатном жаргоне должен называться «бегемотом» — хам, трус и подонок.

Художник Веденяпин тем временем пытался покорить меня своей мужественностью. Он вертел перед моим носом гражданский пистолет Марголина, который годился лишь для самообороны, да и то с натяжкой. Может, про Гуляева он и знает, а вот про предыдущих четверых — ни сном, ни духом. Иначе перестал бы петушиться со своими игрушками, не смешил бы опытных людей.

Хорохорился дядя до тех пор, пока официант не привёз столик. Мы выпили шампанского со льдом, закусила ананасом и приступили к деловой беседе.

— Дайана, ты видишь самого, наверное, интересного человека во всём Владике. По крайней мере, я так считаю.

Эдик болтал механически, а сам думал о чём-то важном. Мне даже показалось, что он влип в серьёзную разборку.

— Уговор нерушим. Саша согласен взять тебя на работу. Трудись прилежно, сестрёнка!

Веденяпина звали, как Меншикова — Александр Данилович. Но, несмотря на свой почтенный возраст, он требовал обращения, как к пацану.

— Если собиралась прокатиться мой счёт, сестрёнка, то зря. Начинай самостоятельную жизнь. Тебе ещё нет восемнадцати, поэтому я и принял участие в твоей судьбе. Будь ты совершеннолетней, я и пальцем не пошевелил бы. А ты ещё и человека убила…

Так, значит, Веденяпин обо всём знает. И, несмотря на это, хочет со мной работать? А если я и его тоже?…

— Хозяин не может отпустить тебя в Москву. Там у Вадима влиятельные друзья. А власть Ковьяра в столице гораздо слабее, чем тут. Я, тем паче, тебя не сберегу…

Эдик лично открыл вторую бутылку шампанского.

— К тому же, я хочу дать тебе шанс, деньги в руки. Мне некогда много думать о твоём будущем. Ладно, Саша, по дружбе, вошёл в положение. Берёт тебя на вакансию, за которую все «тёлки» Владика дерутся.

Мне мучительно хотелось сбежать от Ковьяра и его банды. Но в Москву, как выяснилось, хода нет. Но, может быть, Озирский спрячет меня в Питере? О связи своей мнимой сестры с этим городом Эдик ничего не знает. Наверное, там я смогу отлежаться. Тоска по дочери, по семье заставит меня хоть пешком пройти через всю страну. Нет смысла мне здесь оставаться.

Конечно, зря прикончила Гуляева. Но иначе он бы выдал меня с потрохами. А Эдик-то таков хмырь! В боди-арт, практически в проститутки отдаёт свою сестрёнку. Пользуется тем, что она сиротка, и никуда ей не деться. А от покойных родителей помощи, как известно, не дождёшься.