Выслушав горестную Машкину исповедь, мы перешли к откровениям Катьки Урясьевой. Это была обворожительная длинноногая блондинка с тёмно-голубыми глазами за уши. А вот взгляд мне не понравился — нарочито томный и очень хитрый. В августе Катьке стукнуло семнадцать. К тому времени она уже два года жила в Югославии. Работала в солдатском борделе. Обслуживала всякого, кто платил оговорённую цену.

Среди Катькиных клиентов попадались и сербские бойцы, и военнослужащие ООН. За время пахоты на Балканах Катька пристрастилась к ракии — самому популярному тамошнему напитку. Нам она объяснила, что «газда» — значит, хозяин. В своём кабаке «газда» и устроил бордель. Естественно, его с дружками всегда обслуживали бесплатно. Это железное правило не нарушалось ни в одной деревеньке.

Катька сбежала в Югославию из Курска, где её имела на всех молодёжная преступная группировка. Когда такое положение окончательно ей обрыдло, было принято решение скрыться за границу. Сводная сестра как раз предложила поработать в баре официанткой. Но в Югославии Катерине доходчиво объяснили, для чего она здесь нужна, и пообещали платить в валюте.

Новенький, только что полученный в Курске паспорт забрал «газда». Потом кончилась виза. Катерину повозили по многим деревням. Обслуживала она нескольких клиентов за ночь, пока не попала к другому хозяину. А тот неожиданно сжалился на несчастной. Не встреться добрый человек, век бы Катерине не видать России — ведь у неё не было контракта с работодателем. Значит, не было никаких прав.

Многие из девчонок, вместе с которыми она хотела покорить мир, погибли. Попались и везучие — те, что заработали на подержанную машину. Последний «газда» согласился дёшево продать Катьку солдату российского миротворческого батальона. Тот увёз «покупку» с собой в Комсомольск-на-Амуре. Сначала парень обещал жениться, потом передумал.

— Скажи спасибо, что привёз тебя, дуру, домой. Жила же где-то до Югославии, вот и езжай туда. Билет тебе куплю.

Возвращаться в Курск Катька не захотела. Мамаша и бабка солдатика разозлились, что их Колька истратил на эту потаскуху драгоценную валюту. Они выгнали Катьку вон из своего домишка. Пришлось идти в ночной клуб. А там, как обычно — долги Сулейману, смотрины, придирки. Конечно, Катерину уже сильно потасканная, хоть и не в «пенсионном» возрасте.

— Кажется, пока порядок, — заключила она. — Лучше попасть в Турцию, чем в Курск. Всё-таки это — приличная страна, и войны там нет, — заключила Катерина, вытягиваясь на матрасе.

Одета она была в красную курточку и голубые узкие джинсы. Обута в остроносые ботинки на «молнии», украшенные скрещенными кинжалами. Катька — гибкая и грациозная, будто в ней нет костей. А волосы просто замечательные. Каждый, не осекаясь, идёт до пояса. С такой внешность кончить в турецком борделе — всё равно что миллионное наследство, улыбаясь, спустить в канализацию.

Самая интересная судьба оказалась у Наташки Бобышевой. Как оказалось, она была моей соседкой по Красной Пресне. Танцевала в ночном клубе топлесс, то есть с обнажённой грудью. Жила в Москве с рождения. Имела приличную семью. Когда нравственные ценности круто поменялись, начала выступать у шеста и на начальственных столах. Выделывала кренделя ножками, неплохо зарабатывала. Её мамаша хвасталась подругам, что дочь нашла себя в новой жизни.

В вырез лифа и за эластик подвязки Наташке совали всякие иностранные купюры. Платили и за беседу, когда приглашали посидеть в тёплой компании. Местом в клубе Наташка дорожила. Обычно, танцовщиц выписывали из Америки, а её приняли по огромному блату. В отличие от американок, Бобышева не боялась встречи с налоговой инспекцией.

В один прекрасный день она услаждала взоры какого-то нефтяного дельца, раздвигая каблуками-гвоздиками бокалы на его столике. И очень ему понравилась. Чем — не знаю. Вид у Натуси, хоть ей и двадцать, как у школьницы. Крупные, словно недавно сменившиеся зубы, бесхитростная улыбка, светлые волосы, короткая стрижка. Косметика на её лице смотрится дико. Лучше бы пионерский галстук надела, что ли.

Одета Бобышева в джинсовый блузон с фурнитурой. Сверху — тёплая куртка, тоже из джинсы. По рукавам — отделка из искусственного леопарда. Велюровые цветные брючки, ботильоны типа «казаков» из свиной кожи выглядят слишком уж кричаще. Впрочем, что с проститутки взять? Натуся подавлена случившимся, но пытается бодриться. Конечно, отыскать её в Турции будет трудно, но предки в беде не оставят.

Нефтяник дождался, когда Натуся под утро выйдет из клуба. Проследил за ней и втиснулся в подъезд. Там сказал, что хочет пригласить её к себе, в номер «Метрополя». Обещал дорого оплатить время, проведённое вдвоём. Боялся, что по уставу клуба это не положено, поэтому и ехал следом в предрассветных сумерках.

Бобышева не возражала. Действенно, за сутки траха она получила чёртову кучу долларов. Нефтяник пригласил её вновь, и Натуся пришла. В третий раз он предложил покататься на лимузине по Москве. Ничего не подозревающая девочка села в роскошный «Линкольн», который рванул от «Метрополя» в сторону области. Короче, прибыл он в аэропорт «Внуково». Там уже ждал билет — на Наташкино имя.

Кавалер сразу стал жёстким и властным. Он предупредил, что Натуся не орала, а летела с ним в Тюмень. Там она будет жить с ним, пока не надоест. А после, если родители не поднимут шума, вернётся в Москву. Натуся согласилась, а вот её родители — нет. Они подняли переполох, не давали милиции покоя. Сыщики сумели вычислить того нефтяника. Он всполошился, так как не хотел прокалываться на сущей ерунде.

Он накачал Натусю наркотой и отправил во Владивосток, вместе со своим племянником. Желая наказать родителей, которые позволяли дочери заниматься развратом лишь поблизости от дома и под их неусыпным контролем, нефтяник по сотовой связи дал приказ. Девку, если уж совсем припечёт, забросить за границу.

Бобышева не знала, что там заметили люди нефтяника Рафаэля Ремизова. Но когда Сулейман Аюб-оглу завернул к ним на огонёк, сделали ей три укола, как мне, и отдали ему с рук на руки. Натуся всхлипывала и шёпотом ругала предков, которые разозлили Рафаэля. Позабавился бы и отдал. А теперь век родного дома не увидишь…

Всё это происходило четырнадцатого октября. Следующие два дня провалились в темноту. Когда мы с девчонками утомились, осипли и решили немного поспать, к нам зашёл охранник. Это был турок, сносно говоривший по-русски. Вежливо и дружелюбно он предложил нам попить чайку. Поставил поднос на пол и не ушёл, пока мы не подчинились. Вкус чая показался мне странным, но я не могла отказаться. Если нас хотят усыпить или отравить, всё равно это сделают. А так могут ещё и избить, чего совсем не хочется.

Пиала выпала из моей руки. Я лишь успела свалиться на матрас и понять, что самолёт идёт на посадку. Наверное, мы уже в Турции. А, может, ещё в России? А-а, ладно, наплевать, всё равно отсюда не вырваться…

О том, что Гай или Озирский смогут найти меня в Стамбуле, я даже не мечтала. Решила непременно вернуться сама — хоть через десять лет. Я ведь состарюсь, стану не нужна Сулейману. Он меня выгонит, и тогда… А до тех пор я решила жить мечтой.