– Кристально ясно, тетя. Спасибо вам, – ответил Гаррик. Он поднес руку Меррин к губам и запечатлел на ней поцелуй. – Доброй ночи, леди Меррин, – произнес он. – Завтра я нанесу вам визит.

По дороге домой, сидя между Джоанной и Тэсс, менее всего годившимися в компаньонки, Меррин раздумывала, как ей остаться с Гарриком наедине, если теперь за ней приглядывают, как за невинной дебютанткой. И сложность состояла не только в этом. Она догадывалась, что Гаррик, из чувства долга тщательно охранявший свои секреты, едва ли захочет их выдавать. Значит, нужно как-то заставить его рассказать правду.

У нее вдруг забилось сердце, Меррин задрожала от волнения и предвкушения. Она ведь уже знает, какую власть имеет над Гарриком. И видела, как сильно он ее хочет. Осмелится ли она обратить это его желание против него самого?

Она приняла твердое решение вести себя совершенно неподобающим образом.

Наступила предсвадебная ночь.

Гаррик сидел в библиотеке. Перед ним стояла полупустая бутылка бренди, рядом горела одинокая свеча. Ее слабый свет отражался в большом зеркале над камином и едва освещал напоминавшую пещеру комнату. Он почти не достигал старых шкафов из красного дерева, где стояли книги с неразрезанными страницами, старые и пыльные фолианты, свидетельствующие о том, что отец Гаррика не интересовался литературой, а лишь хотел произвести впечатление своей якобы начитанностью. Герцогство висело на шее Гаррика прямо-таки свинцовым грузом. Он не был уверен, что справится со своей ношей, если кто-нибудь ему не поможет и не разделит эту огромную ответственность. Гаррик осознавал: он хочет, чтобы этим человеком стала для него Меррин. Никто, кроме нее, не сможет занять это место. Но теперь – он взял письмо, лежащее перед ним на столе – теперь ему придется от нее отказаться, иначе он окажется лицом к лицу с перспективой формального брака, где между супругами нет настоящего доверия. Он не сможет быть с ней полностью честен. Все его надежды разбились вдребезги.

Фарн опустил взгляд на рукописные строчки, хотя знал письмо уже почти наизусть.

«Мы не можем удовлетворить вашу просьбу. Много лет назад было достигнуто соглашение, что никто ни о чем не узнает… Подумайте о ребенке… Ради девочки сдержите свое обещание…»

Временами Гаррику казалось, что последние двенадцать лет он только и делал, что заботился о благе ребенка. Только из-за нее он и хранил молчание. Он украл у дочери Стивена Феннера отца еще до ее рождения и принял на себя эту отцовскую ответственность – защищать ее и заботиться о ее безопасности. Его собственные детские годы были так пропитаны страданием, что Гаррик поклялся: так ужасно начавшееся детство девочки будет гораздо счастливее. И ему это удалось. Дочь Стивена и Китти жила в любящей семье своей тети. Счастливая и здоровая девочка. У нее спокойная, налаженная жизнь. И Гаррик никогда не рискнет поставить под удар ее счастье.

Скотты, родные Китти, с самого начала категорически настаивали: никто не должен узнать, что Китти родила дочь от Стивена. Ее репутация уже и так запятнана. Сохранить в тайне ее любовную связь было уже невозможно. Лорд Скотт ненавидел Стивена за то, что тот соблазнил его дочь. Из-за Китти и ее дочери Скотты не хотели иметь с Феннерами ничего общего. Они запретили Гаррику кому бы то ни было о ней рассказывать, и он, не меньше их подавленный случившимся, дал слово чести.

В тот момент его ослепило горе. Да, конечно, у него был выбор. Он есть у всех. И, будь на его месте кто-то другой, он мог бы пожертвовать давним обещанием во имя будущего с Меррин. Но Гаррик не мог. Когда погиб Стивен, он поклялся сделать все, что в его силах, чтобы защищать слабых и невинных, тем самым искупить свою вину. Он не мог изменить своей клятве только потому, что для него стало важнее что-то другое.

Значит, ему придется пожертвовать своим счастьем с Меррин. Им обоим придется заплатить за совершенный им грех. Гаррик потянулся было за бренди, но, возненавидев себя за слабость, оттолкнул бутылку. Это не выход, и не важно, как сильно ему хочется испытать хоть временное облегчение.

Меррин. Ему даже думать о ней было так больно, что перехватывало дыхание. Гаррик доверял ей и не хотел обманывать. Он хотел рассказать ей правду, но не мог. Он в ловушке.

Но тем не менее он собирается на ней жениться. Он слишком сильно нуждается в ней. Гаррик понимал, что это эгоистично, но ему хотелось получить что-то и для себя. А Меррин он желал, как никого другого в своей жизни. Он хотел, чтобы его темную душу осветили ее жизнелюбие и честность, ее мужество и цельность. Да, существовала опасность, что между ними всегда будет стоять его тайна и в конце концов это сломит даже храбрую Меррин. И разобьет ему сердце.

Наверное, он должен ее отпустить. Забыть о себе, не привязывать ее к своей жизни, скованной печалью и горем, подумал Гаррик. Но если он разорвет помолвку, репутация Меррин будет разрушена целиком и полностью. Навсегда. Значит, что бы он ни сделал, он так или иначе причинит ей боль.

Потянуло сквозняком, пламя свечи заметалось, а за ним и тени на стенах. Высокие часы с маятником пробили без четверти двенадцать. Гаррик повернулся и сунул письмо в ящик стола. Он увидел, что у двери что-то чернеет. Кто-то стоял у порога.

Меррин.

Как давно она там стоит? По его позвоночнику прокатилось беспокойство. Возможно, она заметила письмо.

– Тебя здесь не должно быть. – Он встал на ноги.

Закутанная в призрачно-черный плащ Меррин пошла ему навстречу.

– Как ты вошла?

– Как всегда входила. – Девушка окинула капюшон, и ее волосы вспыхнули золотом. Гаррик испытал непреодолимое желание ее коснуться и прижал руки к бокам. В глубине души у него что-то затрепетало. Он сопротивлялся этому чувству. Бессмысленно ощущать, как он в ней нуждается, если он не может быть с ней до конца честным.

– Ты уже начал раздеваться, – сказала она, поглядев на расстегнутую сверху рубашку и брошенный на стул сюртук. – Это кстати.

– Ты должна уйти, – приказал Гаррик довольно грубо.

Меррин посмотрела ему в лицо своими ясными синими глазами. В них было столько искренности и чистоты, что Гаррик почувствовал себя измученным жизнью стариком.

– Я хотела с тобой поговорить, – объяснила Меррин, – но мне никто бы не позволил увидеться с тобой наедине. Мне пришлось купить свежий выпуск La Belle Assemblee[10] , чтобы отвлечь Тэсс, и, пока она его разглядывала, я тихонько ретировалась.

– Мы не должны оставаться наедине, это неприлично, – произнес Гаррик. Ему самому эти слова показались ужасно напыщенными.

Меррин засмеялась.

– Поздно, конюшня уже нараспашку, а лошади на свободе[11] , – сослалась она на поговорку и расстегнула застежку плаща. Он немного соскользнул с плеч, открывая кожу.