Флора со вздохом опустилась в удобное низкое кресло, давая отдых ногам. Она решила, что посидит до половины седьмого, потом съест ужин, выйдет на большое поле, устроится на перелазе под боярышником и будет ждать Чарлза.

Ее дремотные раздумья прервал тихий мелодичный перезвон. Флора узнала звук: это бренчали колокольчики, которые Адам (копируя варварский иноземный обычай, подсмотренный в кино) повесил на шею Нескладехе, Неумехе, Неряхе и Невезухе.

На мгновение она увидела их всех в проеме двери, словно в раме – они шли по вьющейся тропке, пять темных силуэтов на фоне вечернего неба.

Адам с коровами направлялся в Откутюр-Холл.

Он шагал первым в доисторической шляпе и зеленых от времени штанах. На шее болталась щеточка для посуды. Садящееся солнце заливало золотом вскинутую голову. Старик распевал похабную песенку, которую выучил в дни бракосочетания Георга IV.

За ним вереницей шли коровы, по-прежнему в свадебных венках из желтофиолей. Они медлительно поводили головами, и бубенцы звенели в такт Адамовой песне.

Процессия медленно прошла в раме дверного проема и скрылась с глаз. Теперь Флора видела только тропку, уходящую в чистое вечернее небо, и только издалека еще доносилось нежное звяканье колокольчиков. Но вот смолкло и оно.

Флора с улыбкой придвинула кресло к столу и съела ужин. Думала она об одном: как встретится с Чарлзом, и как расскажет обо всех своих свершениях, и что он на это скажет.

Покончив с ужином, она написала Рувиму ласковое письмо, в котором объяснила, что ее труды на ферме завершены и пришло время возвращаться в Лондон. Закончила Флора обещанием очень скоро всех навестить и приложила бумажку в один фунт для миссис Муривей вместе с самой горячей благодарностью.

Письмо она оставила на столе, чтобы все могли его прочесть и ни у кого из Скоткраддеров не возникло мрачных подозрений. Затем надела плащ, взяла сумку и легкой походкой выбежала в прохладный вечер.

Высокая трава на большом поле отбрасывала миллионы тонких длинных теней. Ветер совершенно утих. Был лучший час английского года: ранний вечер дня середины лета.

Флора прошла к перелазу через изгородь – прохладная трава ласково щекотала ноги, – уселась на ступеньку и принялась смотреть на ветки боярышника. Темные снизу, они подставляли белые цветы и зеленые листья золоту последних закатных лучей, так что каждый цветок и каждый листик лучился по краям.

Тени удлинялись. От травы и деревьев тянуло свежестью. Птицы начали вечернюю песнь.

Солнце почти село за живую изгородь на дальнем конце поля, и последние лучи, пробивавшиеся сквозь ветки, казались тяжелым неподвижным золотом.

Стало заметно прохладней. Цветы закрывались у Флоры на глазах, но их аромат еще витал в воздухе. Теней было уже больше, чем света. Последний дрозд, который всегда проносится, щебеча, тихим летним вечером, мелькнул над лугом и пропал в боярышнике.

Округа засыпала. Флора запахнула плащ и посмотрела в темнеющий свод небес. Затем на часы. Было без пяти минут восемь. Она различала далекий, то возникающий, то пропадающий гул – возможно, биение своей крови.

Через мгновение гул заполнил все небо. Над верхушками боярышника возник аэроплан. Он снижался. Шасси коснулись земли. Аэроплан немного прокатился и встал.

Флора вскочила в тот миг, когда заметила самолет, и теперь шла к нему по полю. Авиатор выбрался из кабины и зашагал навстречу, помахивая снятым шлемом, а его черные примятые волосы забавно топорщились.

Флору переполняло счастье; ей чудилось, что они были в разлуке долгие годы. Она шагнула прямо в раскрытые объятия Чарлза, обхватила его за шею и крепко поцеловала.

Мгновение спустя он проговорил:

– Это ведь навсегда?

И Флора прошептала:

– Навсегда.

Уже почти совсем стемнело. Вышли звезды и луна, боярышник как будто светился в ночи. Флора и Чарлз разом вздохнули, глянули друг на друга и рассмеялись. Потом Чарлз сказал:

– Ну что, пора домой, милая. Мэри ждет нас на Маус-Плейс. Она вернулась на день раньше, чем думала. Пошли в самолет. А поговорим, когда доберемся до Мэри.

– Хорошо, – послушно согласилась Флора. – Чарлз, как чудесно от тебя пахнет! Это бриллиантин? До чего приятно сознавать, как много у нас впереди лет, чтобы все это выяснить. Не меньше пятидесяти, как ты думаешь?

Чарлз ответил, что надеется, да, и сказал, что не мажет волосы бриллиантином и вообще ничем. А потом добавил без всякой связи:

– Я счастлив, что родился на свет.

Оба были слегка ошалелые, но наконец Чарлз взял себя в руки и начал целеустремленно обстукивать дно аэроплана, а Флора тем временем рассказывала, что сделала на ферме, и еще про мистера Клопа. Чарлз посмеивался, но потом заметил, что мистер Клоп – мерзкий приставала, и Флоре следовало быть осторожнее. Еще он сказал, что она ужасно настырная особа и что он не одобряет людей, которые лезут в чужие дела.

Флора слушала его и млела. Как все по-настоящему волевые женщины, за которых окружающие постоянно цепляются, она обожала, когда ею командуют. Это так успокаивает!

– А в твои дела мне можно будет лезть?

– Нет, – ответил Чарлз и улыбнулся без всякого уважения. Флора заметила, что зубы у него удивительно белые и ровные.

– Чарлз, у тебя божественные зубы.

– Придумаешь тоже, – сказал Чарлз. – Ну что, готова, любовь моя? Поскольку я готов, и «Спид-коп» тоже. Через полчаса будем дома. Ах, Флора, я так нестерпимо счастлив. Не могу поверить, что это правда. – Он грубо притянул ее к себе и с нежностью заглянул ей в глаза. – Ведь это же правда? Скажи: «Я люблю тебя».

И Флора, растроганная до глубины души, сказала, как сильно его любит.

Они залезли в аэроплан. Нарастающий рев пропеллера разорвал изысканную тишину ночи. Вскоре машина уже летела над посеребренными луной вязами, оставив внизу поля и живые изгороди.

– Скажи еще раз.

Они как раз пролетали над фермой. Флора видела, что губы Чарлза шевелятся, и, хотя слышать ничего не могла, угадала его слова.

Он был занят тем, чтобы не врезаться в верхние ветки деревьев, поэтому не мог повернуться к Флоре, однако по напряженному профилю она видела, что Чарлз боится (настолько фантастична была ночь и это открытие, что они друг друга любят), не окажется ли все чудовищной ошибкой.

Флора коснулась теплыми губами его шлема и сказала:

– Я люблю тебя.

Чарлз не расслышал, но быстро глянул на Флору и, успокоившись, улыбнулся.

Флора на миг подняла глаза к синему своду летних небес. Ни облачка не пятнало их торжественную глубину. Завтра будет хороший день.