Во что в конце концов превратился этот благотворительный фонд, функционировавший под разными вывесками, мне точно неизвестно, но, по моему замыслу, он вовсе не предназначался для финансирования государственного обеспечения. Не для этого его учреждали. Я очень хотел помочь нуждающимся, и теперь, когда я вижу на улицах нищенствующих инвалидов войны, у меня болью сжимается сердце. И это называется благодарностью отечества и национальной совестью!

Особенно важной мне представлялась проблема возвращения мужественных людей, лишившихся на войне конечностей, к полноценной личной и трудовой жизни на благо собственной семьи и отечества. С живейшим участием я следил за новейшими достижениями в области создания всевозможных протезов.

Проявлять заботу следовало не только о родственниках погибших и об инвалидах войны, необходимо было обеспечить солдат, вернувшихся с полей сражений целыми и невредимыми и желающих трудиться, подходящими местами работы. Это был священный долг государства и всех, остававшихся в безопасном тылу, перед теми, кто, не щадя жизни своей, мужественно переносил ради них неимоверные страдания. Солдатам нужно было предоставить недорогие квартиры и земельные участки с правом собственности на льготных условиях, исключавших спекуляцию. ОКХ обратилось к рейхсканцлеру с просьбой принять законы о праве на жилье и об обеспечении жильем фронтовиков, а также выделить денежные средства на строительство малогабаритных квартир, при этом исключить всякую недобросовестную наживу на участках, отводимых под застройку.

Мне очень хотелось вырастить после войны новое поколение счастливым и годным к военной службе. Кроме того, я намеревался создать в Балтии поселения для отслуживших солдат и ожидаемых в будущем в большом количестве немецких реэмигрантов из России. Значительные незаселенные и необработанные территории в этом районе позволяли осуществить этот план, не ущемляя интересов местных жителей. Использовать для поселений можно было и Эльзас-Лотарингию; исконно немецкая земля вновь приобрела бы истинно немецкий облик. Передо мной открывалось широкое поле деятельности величайшего национального значения. Были основаны общественные поселенческие организации, располагавшие опытнейшими специалистами, которые сразу же приступили к делу. Вокруг поселенческих организаций и их практической деятельности разгорелись жаркие споры. Насколько идея была правильной, покажет будущее. На первых же порах республиканское правительство подготовило проект закона о поселениях, включившего основные положения приказа ОКХ, касавшегося Курляндии. Его претворению в жизнь, однако, препятствуют непомерный рост цен и колоссальные трудности с приобретением строительных материалов. Да и с социальным обеспечением фронтовиков не все в порядке: революция больше отняла, чем дала. Деньги растранжирили, заслуженные солдаты остались ни с чем.

Помимо руководства военными действиями, мне приходилось в Кройцнахе заниматься и многими другими делами, в том числе на первый взгляд мелкими, но непременными составными частями целого. Работа здесь была организована точно так же, как и ранее в других штаб-квартирах. Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург, я и другие работники штаба разместились на вилле, в которой когда-то останавливался Вильгельм I, великий монарх и прекрасный знаток человеческих душ, осуществивший давнюю мечту всех немцев о единой Германии. Наши рабочие кабинеты располагались неподалеку от виллы, в Ораниенхофе. По пути к месту службы многие благоволившие мне люди старались порадовать меня сердечным приветствием или букетом цветов.

Во время моих ежедневных пеших прогулок я посещал обычно или розарий, господствовавший над городом, или парк Ораниенхофа. И прекрасный розарий, и парк Ораниенхофа были уничтожены бушующими потоками воды весной 1918 г. Все произошло внезапно, как революция в Германии осенью того же года. То, что создавалось трудами ряда поколений, было уничтожено за несколько часов. К очистке строений и прилегающих территорий от мусора и грязи приступили немедленно, и работы продолжались долго, очень долго, но следы паводка тем не менее все еще видны повсюду. Не было ли это наводнение грозным символическим предупреждением?

У нас постоянно были посетители. И хотя мы набрали достаточно помощников, каждому гостю требовалось лично уделить время и для каждого найти нужные слова. С представителями военных министерств Пруссии и Баварии обсуждали, например, проблему сохранения и повышения боеспособности войск. Не сходили с повестки дня такие темы, как настроение населения в Германии и обеспечение воинских частей пополнением в необходимых количествах. Говорили также о перспективах развития вооруженных сил, о проблемах всеобщего разоружения, нового устройства мира и о прекращении войны путем переговоров. Нам, практически мыслящим людям, как и демократическим правительствам Англии, Франции и Соединенных Штатов, разоружение без предварительного изменения мирового порядка представлялось невозможным. Меня часто одолевали заботы, связанные со снабжением продовольствием и другими трудностями, которые переживало население Германии. Другими словами, все основные условия и предпосылки успешного ведения войны нами непрерывно анализировались, исследовались и совершенствовались, а если это выходило за пределы наших правомочий и возможностей, то мы обращались с соответствующими предложениями в правительство, и, как было продемонстрировано на примере с укреплением боевого духа нации, с весьма печальными результатами.

На мой взгляд, главные вопросы военной политики были тесно связаны с Добруджей, территорией, находившейся в подчинении главного командования сухопутных войск на Востоке, и с Эльзас-Лотарингией. Последний, как наиболее важный, занимал меня с лета 1917 г. Подходить к нему ОКХ могло, разумеется, лишь с одной, военной, точки зрения, отстаивать которую и было обязано. Впечатления, полученные мною в Страсбурге, где я командовал бригадой, и множество грустных событий, связанных с Эльзас-Лотарингией, убедили меня в том, что ее правовой статус в качестве имперской земли – это нечто чрезвычайно неопределенное, не отвечающее вовсе интересам ее жителей. Рейхстаг слишком часто вмешивался в дела этой провинции, проводя довольно неясную и неопределенную политику, которая не могла никого удовлетворить. Я добивался полного присоединения Эльзас-Лотарингии к Пруссии, что совсем не означало «опруссачивания» местного населения. Вспомним, когда Пруссия включила в свой состав Рейнскую область, ее жители не только сохранили своеобразие своей культуры, но получили мощный импульс для ее дальнейшего развития. Почему бы и Эльзас-Лотарингии не пойти по такому же пути ради счастья своего населения, тесно связанного исторически и экономически с Германией? Можнно подумать и о других решениях. В любом случае необходимо было бы обеспечить единое руководство стоящими на границе воинскими частями, отрядами пограничной стражи и сетью приграничных железных дорог. Осуществить это, однако, при других решениях эльзас-лотарингского вопроса, кроме «прусского», было бы чрезвычайно трудно.

На мой взгляд, очень важно, чтобы относительно будущего Эльзас-Лотарингии между военными и гражданскими чинами царило полное согласие. Поэтому я обратился к правительству с предложением совместно обсудить данный вопрос. Совещание состоялось, но ясности не внесло.