Одинокий древний старик чем-то похожий на пустынного отшельника, что добровольно отказался от самого из страшных мирских соблазнов и грехов — пустопорожней болтовни с себе подобными.

И он вроде как счастлив. Но при этом он все так же одинок.

С этого и началась тогда та мерзкая ссора, что расколола наши отношения. Все началось, когда она поняла, что я решительно настроен если не против детей, то против спешки с их заведением. Ее тогда покоробило само это выражение «заведение детей». Вспыхнув странной темной злостью, она резко ответила, что дети это радость жизни и их как свиней не заводят — их появления ждут как благословения.

Чушь…

Дети важны. Продолжение рода. Те, кому трудившиеся всю жизнь над приумножением состояния родители передают в конце своего пути все нажитое, уповая, что правильно воспитанные дети не пустят родительское наследство по ветру. Но дети — это не главная жизненная цель. Во всяком случае — не для меня. Если однажды приоритеты и поменяются, то нескоро. Зачем так торопиться, если мы еще молоды и столько всего не повидали, не пережили, не испытали? Дети послужат якорями, что намертво привяжут нас к одной и той же территории. Придется отменить планов, порушить все замыслы… Нет! Рано! Пойми! Но она не желала слушать… и именно в той ссоре она подобно дротику метнула свой пропитанный удивительной злобой аргумент, попытавшись поразить меня прямо в сердце…

«— Пройдут годы, пройдет жизнь — и ты будешь умирать одиноким больным стариком тоскливо глядящим в окно на пустую дорожку своего роскошного дома. И никто — тыслышишь меня? Никто! — не придет тебя проведать! Потому что нет у тебя того, кто бы мог проведать старика! Потому что — как ты там сказал? — потому что «заведение детей» тебе не по нраву. И вот жизнь прошла в трудах и заботах — и ты будешь умирать на куче нажитого золота, которое некому завещать! А вместе с тобой будут умирать все живущие в тебе истории о пережитом и увиденном, истории, что некому рассказать! Не будет рядом с тобой восторженно слушающих детишек с горящими глазами! Некому будет подарить мягкую игрушку и некого будет ласково погладить по непослушным волосам! И ни у кого не мелькнет в глазах искра узнавания, когда ты, тяжело опираясь на палку, будешь хромать по дорожкам холодного осеннего парка, подобно больному псу бродя вокруг мест, где ты когда был счастлив! Где ты когда-то был не один! Понял?! Ты слышишь меня?! Слышишь?!

Это искаженное даже не злостью, не яростью, а чем-то истерично-безумным красивое лицо кричащее на меня, сжатые кулаки, эти слова, что звучат чуть ли не мрачным пророчеством… Наверное именно тогда я и понял — все. Это конец и наши отношения уже не спасти. И тогда же впервые в мозгу зажегся недоуменный удивленный вопрос — но почему? Я ведь дал тебе все, женщина. Всего себя, все что имел. Что же еще тебе надо?

Их? Вечно вопящих капризных и настолько эгоцентричных по умолчанию детишек, что требуют себе каждую секунду нашего драгоценного времени? Может это не я, а ты не осознаешь, что при рождении ребенка придется пожертвовать очень многим. Может это я, но не ты, понимаю насколько это сложно и насколько ответственно? С момента появления ребенка изменится все…

Услышь же меня… Прислушайся ко мне… Я ведь прошу подождать хотя бы несколько лет. В наше время вполне нормально рожать после тридцати и даже ближе к сорока. Это давно уже норма. Зато ранние годы мы сможем посвятить только себе. Сможем провести долгие вечера за бокалом вина за столиком в одном из уютных кафе на старинных улочках мира…

Только ты и я… Услышь меня…

Но ты, сжав кулаки еще сильнее, оскалившись подобно разъяренной пуме, с бешенством проорала, что из-за моих расчетливых фантазий она не хочет приходить на родительские собрания старухой, сидя там среди молоденьких хихикающим мам…

Бред… Какой же бред…».

Проснувшись, я некоторое время лежал неподвижно, заново переживая воспоминание-сон и медленно шагая к его истоку. Не просто так же мой мозг вытащил его на поверхность. Была более веская причина, чем едва-едва заметная проснувшаяся тоска по ней — что давно уже завела новые отношения, один за другим родила погодков и выглядит предельно счастливой, хотя и нищей с ее-то не слишком умным и беззаботным муженьком. Не то чтобы я следил. Но даже в большом городе иногда приходится сталкиваться осколкам прошлого…

Почему я вспомнил это сейчас?

Что заставило мой мозг вытащить на поверхность неприятную сцену из прошлого?

Одиночество. Старик. Жена. Дети. Родители.

Вот оно!

Мысленная цепочка звякнула и натянулась, выдернула из пласта недавно полученной информации искомое место.

Апостол Андрей, рассказывая историю «той» прошлой жизни, упомянул в сердцах и с до сих пор живыми злыми эмоциями, что он не хотел семьи, не хотел женитьбы, не хотел детей. Он хотел совсем другого — жизненных испытаний, экстремальных экспедиций, где на каждом шагу проверяется твоя физическая и моральная стойкость.

Но ему навязали постылые отношении, обрубили ему крылья и сделали несчастным…

Потом он исправился, забубнил, что на самом деле любит и детей и жену, но слово не воробей.

Вот еще одна общая черта — хотя бы между двумя сидельцами, между мной и Апостолом.

А другие из угодивших сюда заключенных?

Не было ли и у них похожих мыслей? И похожего душевного настроя в те дни, когда к ним подошел тихий неприметный мужичонка или же полноватая женщина с тяжелой сумкой…

Надо бы проверить эту догадку. Зачем? Не знаю.

К чему может привести эта мысль? Тоже не знаю. Но проверить стоит.

Встряхнув головой, я сгреб пригоршню снега и протер лицо, прогоняя остатки сонливости и зыбких воспоминаний.

Странное холодное воспоминание в этом странном холодном мире. Может именно сюда отправляются на заморозку все плохие воспоминания и отвратительные ночные кошмары, который ранимый разум всячески старается забыть? Безмолвными зыбкими тенями воспоминания шатаются по ледяному миру вокруг Столпа, пытаясь отыскать своих владельцев и хотя бы ненадолго проникнуть в их теплый пугливый мозг…

Ну… в любом случае я выспался.

Просто поразительно — там, в родном мире, в последние месяцы я не мог выспаться на эргономичном ложе с чистейшими простынями, в полной темноте, при четко выверенной по советам специалистов температуре, дозированном притоке свежего воздуха, ложась и вставая строго в соответствии с биоритмами. Ничего не работало.

Просыпался разбитым, раздраженным, ленивым, с тупой головной болью и ленивой вялостью, заранее зная, что и сегодняшний день пройдет впустую…

А здесь — выспался за четыре часа! Проснулся свежим, полным сил и желания действовать. Головная боль? Даже ни намека. И вот как это объяснить? Там — при всех условиях — сон хуже некуда. А тут — при вечном свете Столпа, при неумолчном шепоте в голове, при опасностях вокруг, при отрицательных температурах, я сплю сном праведника. Чудеса…