хрестоматийный отрывок из Гоголя: «Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вершины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ».

…ЖДИТЕ ОТВЕТА… ЖДИТЕ ОТВЕТА… ЖДИТЕ ОТВЕТА…

И вдруг, наплевав на все врачебные запреты, Поленьев сварил себе кофе двойной крепости и выпил его, обжигаясь, как когда-то на тенистой набережной города Сухуми у греческого армянина Анести!.. Да кто же, в конце-то концов, знает, за каким поворотом ждет нас черный дрозд? Верно ведь, Лена-Леночка-Лениссимо? Ну скажи, а?..

…ЖДИТЕ ОТВЕТА… ЖДИТЕ ОТВЕТА… ЖДИТЕ ОТВЕТА… ЖДИ…

И возник в трубке гнусавый и усталый женский голос:

— …СПРАВОЧНОЕ ОДИН ДВАДЦАТЬ СЕМЬ…

И Поленьев закричал:

— Скажите, когда…

Но тот же голос прервал его безапелляционно:

— …ВАШ ПОЕЗД УЖЕ УШЕЛ…

«Не беда — полетим самолетом!!» — пропел Поленьев на мелодию Моцарта и несколько раз прокрутил телефонный диск. Ему тут же ответили нечеловечески спокойно:

— …НЕ ВЕШАЙТЕ ТРУБКУ… ВАМ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОТВЕТИТ ОПЕРАТОР… НЕ ВЕШАЙТЕ ТРУБКУ… ВАМ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОТВЕТИТ ОПЕРАТОР… НЕ ВЕШАЙТЕ ТРУБКУ… ВАМ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОТВЕТИТ ОПЕРАТОР…

Из окна напротив грянул марш «Прощание славянки»…

1986

Эпидемия

Печатается по книге «Всё»

(М., СП ИКПА, 1990).

О том, что это не что иное, как странная и довольно страшная эпидемия, я стал думать позже, а поначалу все показалось единичным заурядным недоразумением…

Вода всех видов прекратила идти из всех кранов около десяти часов утра в то не предвещавшее ничего плохого, неадекватно теплое осеннее воскресенье. Сделав трехчасовую паузу терпеливого ожидания, я позвонил в диспетчерскую и спросил, в чем дело.

— Хомут полетел, — ответил мне женский голос без особой ласки, но и беззлобно. «Бывает», — подумал я и направился через квартал к приятелю добриться, умыться и причесаться.

Между тринадцатым и четырнадцатым этажами лифт остановился. Сделав тридцатиминутную паузу терпеливого ожидания, я нажал на кнопку аварийного вызова.

— Хомут полетел, — сообщило мне решетчатое отверстие без особой ласки, но и беззлобно.

В три часа дня аварийная бригада извлекла меня из лифта, повредив во время извлечения «молнию» на моих брюках, вымазав мазутом рубашку и вывихнув мне правую руку в плечевом суставе. Я вынужден был поехать в травмпункт. На троллейбусной остановке мирно толпились люди. Что-то около батальона. Сделав часовую паузу терпеливого ожидания, я обратился к стоявшему поблизости милиционеру. Он сказал, что троллейбусов сегодня не будет и что люди эти стоят в очереди на завтра. На мой вопрос «что случилось?» он ответил мне:

— Хомут полетел.

Ответил без особой ласки, но и беззлобно. Тогда я спросил его, почему при таком скоплении народа он не на лошади. Он огляделся и шепнул мне на ухо:

— Хомут полетел.

Не было еще и половины шестого, когда я подошел к травмпункту. На дверях висело объявление: «ТРАВМПУНКТ ЗАКРЫТ НА РЕМОНТ. ПОЛЕТЕЛ ХОМУТ». Подошедший сторож в порядке индивидуальной трудовой деятельности вызвался вправить мне руку. Пока сторож вправлял мне руку, его жена выстирала мою рубашку, старшая дочь починила «молнию» на брюках, а младшая побрила меня, умыла и причесала.

По дороге домой, вспомнив, что проголодался, я зашел в гастроном и встал в очередь к молочному отделу. Когда до прилавка оставалось два человека, продавщица закричала на весь зал:

— Касса! За молоко и творог не выбивай!

На что кассирша закричала тоже через весь зал:

— А я и не выбиваю! У меня хомут полетел!

В тот момент я и подумал о начавшейся эпидемии. Догадка моя нашла неожиданное подтверждение утром следующего дня, когда я пришел на работу. Сотрудники вели себя двояко. Одни радовались, другие плакали. Независимо от пола. Экспедитор, стрельнув сигарету, тихо сказал мне, что этой ночью скоропостижно скончался начальник отдела. Известие подкосило меня окончательно. Начальник отдела никогда ни на что не жаловался, не пил, не курил, не жизнелюбствовал, по утрам бегал, по средам ходил в сауну…

— Что врачи сказали? — спросил я экспедитора.

— Хомут полетел, — сказал экспедитор и воспроизвел губами звук вылетевшей из бутылки пробки.

Я уже не сомневался в какой-то дьявольской эпидемии и с ужасом ждал худшего… В ночь со вторника на среду на подходе к городу сошел с рельсов электровоз. Чудом спасшийся машинист заявил корреспонденту «Гудка»: «Все было нормально, и вдруг в тормозной системе хомут сначала поплыл, а потом и вовсе полетел».

В четверг в разгар рабочего дня, когда практически весь город отдыхал и дышал свежим осенним воздухом, произошел чудовищный взрыв на макаронной фабрике, и два района завалило макаронами. Сотрудники мои шарахались в разные версии вплоть до террористического акта. Но я сказал сразу:

— Хомут полетел.

Когда правительственная комиссия сделала сообщение, что «непосредственной причиной взрыва явился полетевший хомут из-за недозасыпки муки в макаронную массу», меня сначала хотели судить за то, что я знал заранее и не сообщил, но потом наградили…

Жизнь, однако, шла своим чередом, брала свое, и в третью субботу октября я бракосочетался с самой прекрасной женщиной земного шара. В тот же вечер мы отпраздновали грандиозную свадьбу. Гости разошлись часа в четыре ночи, пожелав нам счастливой семейной жизни. Мы вышли на балкон, и я обнял ее, испытывая трепет и неясность, физически ощущая понятие «любовь», которое казалось уже и не столь девальвированным. Слова нам были не нужны… Наваждения последнего времени уменьшались, скукоживались и постепенно теряли смысл. И нас растворяла в своем молчаливом достоинстве Природа, которая в высшей гармонии движения не может ни остановиться, ни опоздать, ни сойти с рельсов. И времена года всегда будут сменять друг друга в той целесообразной последовательности, в какой это и происходит, даже если бы мы разделили год не на двенадцать, а на сто двадцать месяцев и назвали любовь словом