Когда они вдвоем с проводником и в сопровождении собаки по кличке Чан подходили к монастырю, начал накрапывать дождь. Осень была по-весеннему теплой. Они шли по просеке усеянной желтыми и красными листьями, разукрашенными осенней владычицей. Желто-красная дорожка привела их к воротам монастыря. На стук вышла молодая и приветливая послушница. Их привели к настоятельнице, она их радушно с улыбкой встретила, и хлопотно щебеча по-китайски, отвела в комнату, в которой жила Роза. Комната была пуста. Оставив Вильяма одного, настоятельница и Лей Юнь куда-то вышли. Вильям огляделся и заметил на стене, напротив кровати, нарисованный портрет молодого человека. Портрет мужчины с английскими бакенбардами и большими синими глазами.

Портрет уставился на Вильяма и, как будто хотел что-то ему сообщить. Он внимательно всмотрелся в него еще раз, и вдруг его пронзила горячая и острая мысль о том, что это его собственный портрет. Все в этой комнате словно оживилось и забегало вокруг него, радушно приветствуя его возвращение. Усталость от долгого пути куда-то делась и он вновь почувствовал силы и близость к этому месту, только потому, что здесь он оставил свое сердце в надежном из всех банков мира — в объятиях своей любви. Ему хотелось петь и веселиться, он с предвкушением великой радости и неописуемого счастья ожидал Розу — розу своей любви.

Тянулось время сладостного ожидания, но никто в комнату не заходил. Уже начала подкрадываться грусть, как вдруг, у одного из многочисленных окон комнаты, он приметил вазон с цветком. Он сразу же узнал его, цветок значительно вырос и увеличился в объемах. Зеленый извилистый стержень с многочисленными листьями все еще тянулся к свету. Вокруг валялись старые высохшие листья, а на одной из веток все еще живого цветка глядел на него еле заметный и еще не распустившийся крошечный красный бутон китайской розы.

— Жив еще! — восторженно произнес Вильям.

Он обнаружил, что земля в вазоне сухая и местами потрескалась. Обнаружив поблизости небольшую бутыль с водой, он полил сухую землю. Вода мгновенно впиталась в землю, насытив корешки растения. Вильяму даже показалось, что впитав воду, цветок ожил, а маленький красный бутон преобразился и подрос, готовясь распуститься в скором будущем.

В дверь слегка кто-то постучал.

— Войдите! — сказал радостно Вильям.

Дверь открылась и в комнату вошла медсестра, которая была назначена профессором Ронг Бао следить и помогать Розе в его отсутствие. Вильям уже догадался, что профессора в монастыре нет.

— Это вы. Здравствуйте, — сказал мягким и радостным голосом Вильям, — Где же Роза? На процедурах? Я тут в ваше отсутствие взял на себя смелость и полил вазон. Поливать надо, пропадет ведь так, без воды.

Медсестра с печальным видом вошла в комнату и опустила глаза.

— Здравствуйте, мистер Браун, — сказала она.

— Ну, зачем так официально. Черт возьми, я увижу, наконец, свою девушку и невесту. Почему вы от меня ее прячете? — спросил он в шутливом тоне.

— Она не сможет прийти, — сказала медсестра низким голосом.

— Почему? — удивился Вильям.

— Вот письмо, — она передала Вильяму небольшой конверт, — это от профессора Ронг Бао.

— Ничего не понимаю. — произнес он.

Улыбка с лица Вильяма сразу же исчезла, как и веселое настроение. Он взял протянутый ему конверт и прочитал на нем: «Лично Вильяму Брауну». Развернув в спешке конверт, он вытащил сложенный пополам лист и начал читать:

«Дорогой Вильям, видит бог, я делал все возможное и мои коллеги тоже, чтобы вернуть Розу к жизни в обществе. Ее крепкий и закаленный организм, поначалу расцветающий, после вашего отбытия в Европу начал укрепляться, адаптируясь, как я полагал, к новой среде обитания. Однако, спустя год, она неожиданно начала вести себя непредсказуемо, она стала необщительной, замкнутой в своем мире одиночества, и лишь память о вас вдохновляла ее и поддерживала в ней жизнь. У нее появилось раздражение по всякому случаю, она отказывалась от питания. Ее здоровый организм на глазах начал увядать, словно засохшая роза. Мы ничего не могли сделать. Множество было предпринято с нашей стороны попыток вернуть ей жизнь, но, увы. Ее мир отказался от нашего. Эксперимент потерпел фиаско, он не смог дать ей жизнь среди людей. Быть может природа, откуда она вышла не терпит неразумных вмешательств человека. Нам неведомы еще ее законы. Увы, розы живут недолго в неволе, стоит ее сорвать, вынув из дикой природы, где она обитает, как она увядает на глазах. Они дают нам красоту, но и гибнут из-за нее. Вправе ли мы срывать цветущий, полный сил и красоты, дарующий нам наслаждение запаха и аромата нежного порхания лепестков на ветру, радующего глаз, цветка. Роза не сможет больше радовать нас, как вечно красочный и цветущий восход солнца, как полет весенней бабочки над лепестками цветов. Ослепляющие лучи ее очаровательных глаз потухли, а горящее сердце перестало биться, она выполнила сполна свое физиологическое предназначение, подобно живому организму. Она подарила миру незабываемые представления о красоте, дарующей нежность и доброту, любовь к миру, в котором мы живем. Она — дитя природы и оказавшись наедине, она решила вернуться в свой мир, из которого вышла и без которого не смогла прожить. Вы были в ее судьбе вдохновителем, дарующим ей жизнь и надежду быть среди людей.

Роза погибла. Она любила только вас, вы для нее значили очень много. Но мы это слишком поздно поняли. Секрет того, что она жила, расцветая и поддерживая в себе надежду к жизни около года (во время вашего отсутствия), находится в короткой записке, которую передаст вам моя коллега с этим письмом. Прощайте, искренне ваш, Р.Б.»

Вильям поднял глаза и влажными глазами посмотрел на медсестру.

— Где она похоронена? — произнес твердым голосом Вильям.

— Здесь, на заднем дворе монастыря, — сказала медсестра. — Ее тело было кремировано. Профессор передал вам право захоронить ее прах там, где вы посчитаете нужным.

Вильям судорожно передернул головой, словно сбрасывая с себя мрачные тягостные мысли, давящие скорбью на сердце.

— Я не верю этому. Этого не может быть. — произнес он, — Когда я уезжал, она была в расцвете, ее глаза горели, а губы пылали жизнью лепестков роз. Как?!

— Это все, правда. Я была свидетелем необратимых процессов, ее организм словно таял на глазах. Она отказывалась от пищи. Мы пытались поддерживать в ней жизнь, но она отказалась от нее. Все препараты и искусственное питание не помогло, мы были бессильны. Когда она была жива, мы восторгались ее крепкому и закаленному организму. Она отказалась от жизни, но даже в смерти она оказалась сильнее нас.

— Но, почему? Ведь я же обещал вернуться.

— Я не знаю. Ее поведение было непредсказуемым, а сила уйти из жизни сильнее методов и средств медицины.

Вильям тяжело вздохнул и подошел к стене, на которой был нарисован его портрет.

— Это вы. Она вас нарисовала, — сказала медсестра. — Может ей это помогало.

— Но не помогло. — печально сказал Вильям. — У меня будет к вам просьба.