— И нет вариантов, что это могли быть Гейб или Девлин?

Он сухо рассмеялся.

— Как я сказал, это не они.

Джулия подумала об открытых дверях в своей комнате. Она, должно быть, оставила их не запертыми, но шаги? Может быть, дом так просаживался.

Потому что если это был не один из братьев, а вся история с призраками — нелепость, тогда это должны быть игры разума.

Других вариантов нет.

Она вздохнула.

— Мне нужно вернуться в постель.

— Но я могу рассказать вам тайну, мисс Хьюз.

Бог его знает, какие там у него были секреты. Джулия обошла его и снова зашагала по коридору.

— Есть причина, по которой ты успешно избегала меня, — сказал он, и она резко посмотрела на него.

Разве этот разговор не закончился еще до того, как они дошли до комнаты Мадлен?

— Потому что я не давил на тебя.

Она почти остановилась, почти заглотила наживку.

— Люциан…

Он подошел так быстро, что у нее не было шанса отреагировать.

Секунду назад он был чуть позади нее, и вот уже стоит перед ней, прижав к стене и взяв ее голову в ладони.

Матерь божья.

Между их телами оставалось несколько дюймов, но она могла поклясться, что чувствовала исходящее от него тепло, когда он опустил голову так, чтобы их глаза были на одном уровне. У Джулии перехватило дыхание.

— Проклятье, — его теплое дыхание гуляло по ее щеке, шевелило волосы на висках, — мне очень, очень нравится звук моего имени, падающий с твоих губ.

Кожу покалывало в сладком предвкушении.

— Мне очень нужно, чтобы ты отошел.

Оттенок его глаз стал глубже, когда он склонил голову, и их губы оказались в идеальной позиции для поцелуя.

А потом голову ее наполнили нелепые мысли.

Будет ли это так плохо? Он заявил, что хочет ее. Он высказал это желание так прямо, как только возможно. Ее кожа зудела от одной мысли о том, чтобы прикоснуться к нему снова, исследовать его обнаженное тело и эти губы. Все, что было нужно, — придвинуть голову на дюйм, и тогда… окунуться в те темные предложения, что обещали эти глаза цвета моря.

Странно, но она не чувствовала угрозы. Совсем нет. Даже учитывая все, через что она прошла с Адамом, она испытывала нечто совсем не похожее на страх или злость.

Она чувствовала смелость.

Это было ей не свойственно. Совсем нет.

Точно так же как и привести его в свою квартиру было не похоже на нее.

Люциан ей даже не нравился. Хотя ладно, ей понравился Тейлор, которого она встретила в баре, но она была не в восторге от версии по имени Люциан. И потому, что она о нем знала, все говорило о том, что ей не должен нравиться этот парень. По крайней мере, она так чувствовала, считая его бешеным, самодовольным, агрессивным. Ладно, тот факт, что он читает «Гарри Поттера» своей сестре, был мил, и она могла ручаться, что он действительно заботится о близняшке. Она чувствовала, что в нем крылось нечто большее, чем ходячий секс-идол, но…

Но она хотела всего лишь поцелуя, ведь так много времени прошло с тех пор, как ее целовали. Прошла вечность с тех пор, как она чувствовала, что может быть поглощена кем-то другим. Что в этом плохого?

Осознание пробежало по телу, и соски напряглись под тонкой рубашкой. Люциан издал тот глубокий мужской звук, пославший через нее разряд желания. Он чувствовал ее. Она не понимала как, но он знал, о чем она думает.

Его густые ресницы опустились, и она знала, что он собирается сделать. Люциан собирался поцеловать ее прямо в коридоре. Он прижмет ее к стене, поймав в ловушку, и она не хотела препятствовать.

Что может пойти не так?

Холодная реальность ворвалась в ее мысли. Что может пойти не так? Черт, да все, а именно — ее работа. Это было серьезно.

Проклятие дома де Винсент было настоящим, она сходила с ума.

— Это ненормально, — сказала она. — Вы ненормальный.

— Я не просто ненормальный, мисс Хьюз. Я сломанный, но меня не нужно чинить. Я не хочу, чтобы меня чинили. — Он захватил ее. — Мне нравятся все мои долбаные осколки и куски. Они делают меня тем, кто я есть. Они делают меня настоящим. Вопрос в том, сможешь ли ты принять это?

Теперь она действительно не могла его оттолкнуть, особенно после того, как он признался ей, в каких он смятенных чувствах. А затем Люциан снова издал этот звук, заставив ее отчаянно сжаться. Как-то, она даже не знала как, но ее руки оказались на его груди. Она ощутила гладкую упругую кожу под своими ладонями и не оттолкнула его.

Он склонил голову, остановившись в каком-то дюйме от ее губ. Ткнулась напряженная секунда, ее сердце колотилось бесконтрольно, а мозг кричал, чтобы она прекратила это, пока не стало слишком поздно.

— Черт с ним, — прорычал он.

А потом поцеловал ее.

Первое прикосновение его губ не было робким или вопросительным. Люциан надавил на ее нижнюю губу, а потом у нее перехватило дыхание, потому что он захватил ее всю, углубляя поцелуй, пока она не погрузилась в него. Он пил ее, целовал, будто собирался забрать каждый ее вздох. И именно так Джулия себя и чувствовала.

Поглощенной.

Ее никогда не целовали так.

Его губы накрыли ее, когда он склонился, прижавшись к ней всем телом. Он скользнул рукой по ее боку, под кардиган, вниз по бедру, лаская ее тело сквозь пижамные штаны. Тело Джулии ответило без размышлений. Затем она обвила свою ногу вокруг него. Джулия застонала, почувствовал его тело между своих ног. От более глубокого проникновения их удерживала только одежда. Проведя руками вверх по его груди, она вцепилась в плечи Люциана и задрожала, прижатая к стене весом его тела.

— Боже. Я хотел сделать это с первой секунды, как увидел тебя.

Джулия вся трепетала, прерывисто дыша. Вернулась крошечная часть благоразумия. Они не должны были делать этого. Точно не в коридоре, где его братья могли застать их.

— Люциан…

Он поцеловал ее снова, заглушая любые протесты, которые вертелись у нее на языке, но на этот раз поцелуй был другим: медленным и глубоким, как будто теперь он не жалел времени, чтобы познакомиться с каждым сантиметром ее губ. Он был не таким сильным, но таким же всепоглощающим. Все ее тело гудело, и глубокая боль нарастала и усиливалась каждый раз, когда его губы вжимались в нее.

Она пьянела от его поцелуев.

То, как быстро он свел ее с ума, казалось дьявольским, и она невольно задалась вопросом, не так ли он получил свое прозвище.

Это имело смысл, поскольку она едва помнила себя и, уж конечно, не протестовала, когда его рука оставила ее бедро и пробралась под одежду, скользя по голой коже сбоку.