Возвратившись с кладбища, Зенобия разразилась рыданиями:

— О боги! Как я устала от смертей! — И упала в обморок. Ее женская душа не выдержала великого испытания, которое выпало на ее долю. Через несколько недель царица обнаружила, что недомогает. Ее одолевала тошнота от одного вида любимой пищи, неудержимо тянуло отведать фруктов, сезон для которых еще не наступил. Наконец, старая Баб едко заметила:

— Разве тебе не ясно, что с тобой происходит? Царица отрицательно покачала головой.

— Ты беременна! Царь преподнес тебе свой последний дар, — сказала старуха.

В ту же секунду Зенобия поняла, что это правда. Она беременна! «Странно, — размышляла она, — я что-то не могу припомнить, чтобы за последнее время я была с Оденатом». Но потом она выбросила из головы эту мысль. Потрясение делает с людьми странные вещи, и здесь не было другого объяснения. Она ждет ребенка. Эта мысль ее обрадовала. Еще один ребенок! Ах, как бы он сейчас радовался вместе с ней! Три сына, ведь, конечно же, родится сын! Она всегда рожала сыновей.

На следующей неделе все сомнения отпали. Ее лунный цикл был нарушен уже почти на три фазы, и пришло время публично объявить о своем состоянии. Сначала она сказала об атом Лонгину, и на мгновение ее удивило то странное выражение, которое мелькнуло на его выразительном лице. «Принимая во внимание его сексуальные предпочтения, он, вероятно, не любит беременных женщин», — подумала она.

У Кассия Лонгина были по атому поводу свои подозрения, и однажды он припер к стене старую Баб.

— Мне необходима информация, госпожа, — тихо произнес он.

— И что же такое могла бы я сообщить любимому советнику и личному секретарю царицы Кассию Лонгину?

— Вы должны понять меня правильно, госпожа. Я глубоко предан интересам царицы, но мне необходимо знать, когда у царицы в последний раз были месячные.

Баб обомлела.

— Что это за вопросы вы мне задаете?

С возрастом от хорошей жизни она растолстела. Ее тройной подбородок так и подскочил от негодования, а обширная грудь вздымалась от праведного гнева под роскошной тканью ее темного платья.

— Ну, Кассий Лонгин?

— Госпожа, я знаю, как вы любите царицу. Ведь вы рядом с ней с самого ее рождения. Я знаю также — вы умеете хранить тайны.

Он приблизился к старухе и понизил голос.

— Царица была с Марком Бритайном в ночь убийства Одената. Я видел их. Однако ни разу после той ночи царица не показала, что Марк Бритайн для нее нечто большее, чем просто старый друг. Его сердце разбито, ведь он по-настоящему любит ее. И вот теперь царица говорит, что у нее будет ребенок.

Он ожидал, что старая Баб в гневе набросится на него с бранью, но вместо этого она только качала головой.

— Ай-яй-яй, — приговаривала она нараспев. — Я знала — тут что-то не так. Я знала!

Потом на лице у нее появилось испуганное выражение.

— Кто-нибудь еще знает об этом?

— Нет! Никто и ничего, и несомненно, принимая во внимание репутацию царицы как женщины целомудренной, никто и не подозревает ее, — сказал он.

Пристально взглянув на женщину, он спросил:

— Значит, это не ребенок Одената, не правда ли, госпожа?

— Нет, — ответила Баб. — Этого не может быть, и все же я надеялась.

Она взяла Лонгина за руку, и они стали медленно прохаживаться по саду царицы.

— Когда царь вернулся домой, месячные у нее были в самом разгаре. Я совершенно уверена, он не ходил к ней. С этим у них было очень строго. А потом его убили. И все же, когда признаки стали очевидными, я все еще надеялась. Ох, Кассий Лонгин, неужели кто-нибудь догадается? Она в опасности?

— Знает ли кто-нибудь еще о ее привычках в интимной жизни, кроме вас госпожа?

— Нет. Я одна обслуживаю ее. Эти глупые бабочки, которых она называет своими горничными, ничего не делают, только поют да хихикают. У них совсем нет мозгов.

Слабый намек на улыбку появился на губах Лонгина.

— Никто не станет подозревать ее, госпожа. Но одно мне все-таки не нравится: почему царица не признает римлянина?

— Моя девочка всегда была искренней, — сказала Баб. — При мне она не упоминала о нем, а если бы у нее было о чем рассказать, она бы поделилась этим со мной. Нет, Кассий Лонгин, она ничего не сказала, потому что ничего не помнит. Она действительно верит, что это ребенок Одената.

Лонгин кивнул.

— Возможно, — сказал он. — Да, это вполне вероятно. Ведь в ту ночь она была в шоке. И пока все вокруг нее горевали, она взяла на себя всю ответственность.

— Кассий Лонгин, а что бы вы посоветовали в такой ситуации? Что нам делать?

— Ничего, — сказал он. — Если царица вспомнит, что произошло в ночь убийства Одената, тогда, я полагаю, она найдет нужное решение.

— А как же римлянин? Он бродит вокруг нее, словно томящийся от любви юнец, — сказала Баб.

— Я объясню ему, что случилось.

— И вы скажете, что это его ребенок?

— Нет. Маловероятно, что в раннем детстве у ребенка появится большое сходство с ним. Лучше всего ему не знать об этом. Баб пристально взглянула на Лонгина.

— Почему? — спросила она. Лонгин вздохнул.

— Не знаю, госпожа, но я не могу допустить, чтобы он помешал ей выполнять ее обязанности. Марк Бритайн — старомодный римлянин. Для него женщины — это домохозяйки, не более. Пока он не пересмотрит свои взгляды, я не могу допустить, чтобы он каким-либо образом серьезно влиял на царицу.

— Я понимаю ваши доводы, Кассий Лонгин, но не уверена, что вы правы. Но все же буду выполнять ваше решение.

После этого они расстались, и Лонгин почувствовал себя более уверенно, найдя союзника в лице старой няни царицы. Теперь ему оставалось убедить Марка Бритайна, что царица не помнит ничего, что касается их кратковременных отношений. На лице у него появилась недовольная гримаса. Поистине ужасную задачу поставили перед ним боги: убедить этого мужественного человека, что женщина, которую он обожает и которая принадлежала ему, ничего не помнит о ночи любви. Он размышлял, есть ли у Марка Бритайна чувство юмора.

Он ожидал вспышки гнева и почувствовал удивление и облегчение, когда вместо этого услышал слова участия и тревоги.

— Как ты думаешь, у нее со здоровьем все в порядке, Кассий Лонгин?

— Если не считать того, что всякие воспоминания о вашей связи у нее исчезли, в остальном ее здоровье превосходно, — ответил он.

— Вспомнит ли она когда-нибудь об этом?

— Я ведь не врач, Марк. Честно говоря, не знаю. Однако есть одна вещь, которую тебе следует знать. Царице предстоит родить посмертное дитя Одената.

Он пристально смотрел на римлянина, чтобы увидеть его реакцию. Неужели он догадается?