— И все-таки я не понимаю... — задумчиво начала я. — Я получила всего одно письмо, а меня охраняют круглые сутки. Неужели за каждым, кто получает письма с угрозами, по пятам ходят полицейские?

Линн смутилась. А может, показалось. Прежнюю невозмутимость Линн теперь я тоже считала притворством.

— Я просто выполняю приказ, — сказала она.

— И если кто-нибудь ворвется в дом и нападет на меня, вы меня защитите? — с улыбкой спросила я. — Иначе зачем вы здесь?

— Сюда никто не ворвется, — ответила Линн, и я возненавидела ее так, как никогда и никого в жизни. Мне хотелось наброситься на нее и в кровь расцарапать лицо. Чьи чувства она оберегала? Ненависть вскоре утихла, превратилась в тупую боль. Я поспешно глотнула чаю. Мне требовалось время, чтобы собраться с мыслями. Позвонил Зак. Я объяснила, что у меня мигрень.

— Мигрень? — переспросил он. — Откуда ты знаешь?

— Все симптомы совпадают. Пойду прилягу.

И я ушла в спальню. Стала вспоминать все, что случилось за последние несколько дней, которые пролетели так незаметно. Это было все равно что собирать по дому потерянные вещи. Я находила одну, разглядывала ее и начинала искать другую. Чаще всего мне вспоминался Камерон. Вот он сидит в углу и почти жадно смотрит на меня. Раздевает меня, как хрупкую драгоценность. Нежно, бесконечно ласково гладит по голове. Прижимается щекой к моей груди. Как это он сказал? «Я должен быть честным с тобой», кажется. Честным.

Вечером мы с Линн сходили за рыбой и чипсами. Я вяло жевала, потягивала пиво и молчала. Линн то и дело поглядывала на меня. Что-то заподозрила? В постель я легла рано, еще не стемнело. Лежала и прислушивалась к уличному шуму. В Кэмдене начиналась субботняя ночь. Я продолжала размышлять, и чем больше думала, тем сильнее опасалась, что мысли подточат меня изнутри, как вода подтачивает фундамент дома. Наконец я уснула и увидела непонятный, обрывочный сон.

Проснувшись, я, как обычно, сразу забыла его. Я напрочь забывала сны и только радовалась этому: в глубине души я не хотела их помнить. Звонил телефон. Я выползла из-под одеяла и взяла трубку. Камерон зашептал:

— У меня одна минута. Я ужасно скучаю по тебе.

— Хорошо, — ответила я.

— Мне не терпится тебя увидеть, — продолжал он. — Без тебя невыносимо. Можно приехать ближе к вечеру? Скажем, в четыре.

— Приезжай, — разрешила я.

* * *

День я провела как в тумане. Погуляла вместе с Линн, сходила на Кэмденский рынок, но лишь потому, что не хотела слушать ложь и поддерживать разговор. Камерон явился ровно в четыре, в джинсах и свободной синей рубашке. Небритый. Встрепанный. Но эта небрежность только прибавила ему шарма. Он сообщил Линн, что продежурит пару часов. Надо обсудить со мной предстоящую неделю. Как всегда, Линн не спешила уйти. Догадалась, что между нами происходит? Это было нетрудно. Я едва сдерживалась, чтобы не выставить ее за дверь. Только боязнь навредить нам обоим останавливала меня. Наконец ее каблуки простучали по тротуару. Камерон закрыл за Линн дверь и повернулся ко мне.

— Надя... — выговорил он.

Я шагнула к нему. Весь день я готовилась к этой минуте. Он потянулся ко мне. Я стиснула кулак. Сделав быстрый шаг вперед, я посмотрела на него в упор и изо всех сил врезала ему по морде.

Он вскинул руки. Чтобы защищаться или напасть? Я стояла, вызывающе вскинув подбородок. Но он опустил руки и попятился.

— Какого дьявола? — негромко, но холодно спросил он. Глаза стали ледяными. Красивое лицо отяжелело, поглупело, стало злым. Из ноздри, рассеченной кольцом, струилась кровь, на которую я смотрела с удовольствием.

— Я знаю, инспектор Стадлер.

— Что?

— Все.

— О чем ты?

— Это тебя возбуждало?

— Что? Что? — повторил он, вытер кровь с носа и уставился на испачканные пальцы.

— Да, теперь вижу. Ты заводился, трахая женщину, которая скоро умрет.

— Истеричка, — презрительно выплюнул он.

Я ткнула его в грудь пальцем:

— Дженнифер Хинтлшем — это имя тебе что-нибудь говорит?

Он изменился в лице, постепенно он начал понимать, что происходит.

— Надя... — произнес он, шагнул ко мне и поднял руку, словно боязливо пытаясь погладить дикого зверя. — Надя, пожалуйста...

— Не двигайся, ты... — По-настоящему жестко обругать его мне не удалось. — О чем ты думал? Как ты мог? Ты считал, что я уже мертва?

Он нахмурился.

— Я же объяснял: к таким угрозам надо относиться серьезно, — бесстрастно ответил он.

— Проклятый лицемер! — Я хлестнула его по щеке. Мне хотелось избить его, изувечить, стереть в порошок. — Не могу поверить, — призналась я, — не верю, что сошлась с тобой. — Я смерила его презрительным взглядом. — С женатым человеком, которого возбуждает только секс с теми, кого он якобы защищает.

— Мы вправду защищаем тебя.

Неожиданно я разразилась слезами.

— Надя... — начал он мягко, но торжествующе, — дорогая, прости. Надо было сказать тебе сразу...

Он коснулся моей руки, я свирепо отдернула ее.

— Отвали! — выкрикнула я сквозь слезы. — Я плачу не из-за тебя. Мне страшно, понимаешь? Так страшно, словно в груди у меня дыра!

— Надя...

— Заткнись. — Я выхватила из кармана платок и высморкалась. Взглянула на часы. — Линн вернется через час. Нам надо поговорить. Только сначала умоюсь.

— Подожди... Обещаю, я тебя и пальцем не коснусь, но давай просто все забудем, ладно? Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь... — Он умолк, глядя на меня подобострастно и виновато. Теперь он боялся меня.

* * *

В ванной я умылась, вымыла руки и почистила зубы. Во рту сохранялся стойкий и мерзкий привкус. Посмотрела на себя в зеркало. Я ничуть не изменилась. Разве так бывает? Я улыбнулась, и отражение радостно улыбнулось мне.

Гнев иссяк. Я была холодна, спокойна и страшна в своей ненависти. Камерон сник. Мы сели за стол друг напротив друга, как чужие. Мне не верилось, что всего два дня назад он прижимал меня к себе, как самое дорогое, бережно снимал с меня одежду. От этих воспоминаний меня передернуло.

— Как ты узнала? — спросил он.

— Северный Лондон тесен, — ответила я. — Особенно престижные кварталы. Я познакомилась с одной няней. С Линой. — Он промолчал, но кивнул, узнав имя. — Она рассказала про письма. И про вас. Вы уверены, что письма от того же человека?

Он отвел глаза:

— Да.

— Он писал той женщине такие же письма, как мне, а потом убил ее.

— Да.

— И вы не охраняли ее?