Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя долго щупала и рассматривала всю эту красоту, гладила мягкую ткань, приглядывалась, пытаясь разобраться, из чего сделано нежное украшение на голову, вертела в руках тончайшую накрахмаленную сеточку и вдыхала загадочный заграничный запах, исходящий из коробок.
– Ну давай же, не томи! Надевай! Покажись во всей красе! – Лидке очень уж не терпелось посмотреть, она суетилась вокруг внучки, и глаза ее сияли. Глаза, которые, несмотря на возраст, все еще чего-то ждали от этой жизни. Мама с бабушкой помогли Кате влезть в платье, Лидка приладила длиннющую фату с веночком, и обе отошли в другой конец комнаты, чтобы насладиться видом.
– Держите меня, я вошла в восторг… – Лидка падать и не собиралась, хотя довольно громко всхлипнула, подняв экстремально черные брови. Алена на всякий случай взяла ее под руку.
– Козочка моя, ты даже не представляешь, какая ты красивая… – улыбнулась мама.
А Лидка все самое красивое сравнивала или с птичками, или с цветочками:
– Как ты расцвела… Как голландский тюльпан! Как тебе это идет, козочка моя, какой фасон, сразу видно – Париж! Вот умеют же люди делать… Сейчас главное, чтобы Дементий не увидел твоего платья, примета такая – жениху не показывать! – Лидка стала хороводить вокруг внучки, поправляя складочки, а Алена продолжала любоваться издалека, время от времени встряхивая головой, словно не веря, что дочка уже невеста.
– Хотя, поверь моему опыту, я все еще уверена, что нельзя было тебе так сразу соглашаться, – Лидка была в своем репертуаре. – В твоем нежном возрасте надо было мнение-то раза два-три поменять. Это было бы чисто по-женски и намного романтичней. Ну да ладно. – И сразу, не дожидаясь ответа, пошла за булавками, чтобы платье «посадить». Но «сажать» ничего не пришлось, размер был подобран идеально. Катя же влезла на мамины каблучищи, может даже впервые в жизни на такие высокие, чтобы немного порепетировать легкую свадебную поступь, но нет, не было ни уверенности, ни устойчивости, ни свободы в движении.
– Девоньки, можно хоть и мне посмотреть? – стукнув в дверь, показался Роберт. – А то вы так расквакались, в кабинете слышно!
И, увидев дочку, повлажнел глазами.
– Иди сюда, моя Кукочка… – Обнял ее, и они застыли. Роберт прикрыл глаза и в какой раз понял, что этот момент – то самое счастье, определение которому невозможно дать, да и зачем? Вот оно, под рукой, осязаемое и замершее, жить для этого счастья – это само счастье и есть.
– А что у Дементия с костюмом? – спросила Алена, затянувшись сигаретой и не то от умиления, не то от дыма прикрыв глаза. «Н-да, выросла девочка, готова к женской жизни – одна из миллионов и одна на миллион», – а вслух сказала: – Такой красивой невесте и жених должен быть под стать. У него есть что-то подходящее?
Катя, все еще не отпуская отца, стала рассказывать:
– Да он ударился в капризы. Я ему рассказала, что мне платье из самого Парижа пришлют, вот он и занервничал. Сначала родители купили ему в «Березке» чешский костюм-тройку, но нет, сказал Дементий, никогда и ни за что. И хоть деньги потрачены, он это позорище не наденет. Но потом вроде они что-то придумали, только бабочки нет. Жениху же бабочка необходима? – спросила Катя, не в силах оторвать взгляда от своего отражения с папой в зеркале.
– Жениху необходима невеста, а ты у нас будешь самой красивой невестой в мире! – сказал Роберт. – Но бабочку можно у Давида попросить, уверен, не откажет. А шлейф тебе Лиска понесет, дадим ей вот такое ответственное задание! – Он взял конец шлейфа и потащил к Алене.
Катя улыбнулась, кокетливо поправив съехавшую фату. Она посмотрела на маму с папой и вдруг подумала, что редко говорит, как их любит, вернее, в силу возраста почти не говорит, но тут вдруг очень захотелось, ну прям очень-очень. И не потому, что была благодарна за роскошное французское платье, нет, это было тут совсем ни при чем. Просто решила, что пришло время, когда это необходимо сделать, сказать, произнести, именно сейчас, в эту самую минуту. Пусть они и так знают – а они точно знают! – но очень уж захотелось… И сказать тихо, «тише скажешь – глубже достанешь», как говорила Лидка. Подошла, обняла, прижалась к ним обоим, совсем разомлевшим от неожиданности, и замерла в затаенном восторге.
– Как же я вас люблю… – прошептала она совсем тихо, даже не поняв, услышали ли ее мама с папой. Но услышали, конечно же, услышали. Мама от нежности и любви таяла как свеча, молча, не говоря ни слова, растапливалась от наслаждения, а отец только и смог произнести: «Ластынька моя…»
Словно сросшиеся, они стояли втроем в этой белой пене из невесомой невестиной фаты, как экспонаты из какого-то неведомого волшебного музея, где в ватке на всеобщее обозрение выставлено самое важное и ценное, главная редкость, такое, чего нигде больше не сыщешь, – простое личное счастье, их и только их. Каждый раз это состояние Катей воспринималось по-новому – через чувства, краски, запахи, и вот ее окутало теплотой, ощущением покоя и одновременно неукротимым восхищением жизнью. Чувства были пьянящие и ароматные, словно только что выпеченные.
Катя выдохнула и застыла, а Алена, облокотившись Роберту на плечо, мечтательно улыбалась и тоже думала об этом, что вот так оно и выглядит, тихое женское счастье, и как бы наколдовать такое же и для дочек, ну ладно, пусть не такое, как у них с Робом, но хоть отдаленно похожее. Чтобы через много-много лет вот так же Катюха с Дементием, а потом и Лиска с мужем стояли бы, окруженные детьми и внуками, и напитывались друг от друга блаженством.
Так и будет! Обязательно так и будет!
«Интурист»
Свадебные туфли привезли через день. Снова позвонил вежливый человек из торгпредства и сообщил, что да, они