уже в Москве, их можно забрать в любое удобное время, а Кате было удобно моментально, ждать она не могла ни секунды, вот сразу и пошла, да что там пошла – побежала, сгорая от нетерпения и любопытства, в гостиницу «Интурист», вниз по Тверской. Сказали, в холле, в 16:00. Гостиницу эту Катя не любила. Торчала она стеклянно-стальным и довольно нелепым колом в самом начале Тверской, портя вид и выбиваясь из архитектурного ансамбля, перевешивала своей высотой и сильно упрощала впечатление. Да и люд около нее всегда ошивался разношерстный, а часто и подозрительный. Катя по два раза каждый день ходила мимо нее к метро и всякого насмотрелась: то милиция гналась за фарцовщиками, то проститутку засаживали в машину, то что-нибудь еще в таком роде. Около нее всегда было довольно людно, подъезжали неповоротливые «Икарусы», выплевывая очередную толпу иностранцев, стояли, покуривая дорогие сигареты, солидные господа в ожидании, когда им подадут авто, сновали мальчишки в надежде обменять значок на пластинку жвачки, да и фарцовщиков можно было легко отличить по модным шмоткам.

Катя, запыхавшись, почти подбежала к гостинице, но войти внутрь было не так-то просто. В гостиницы, особенно интуристовские, доступ был ограничен до невозможности – нужно, чтобы вас непременно ждали внизу и встречали с документами, подтверждающими регистрацию в гостинице, либо просто в качестве пропуска необходимо было дать швейцару взятку, обычно от трех до десяти рублей. Столько у Кати, конечно же, не было, да и совесть не позволила бы так швыряться деньгами. У входа она притормозила, отдышалась, зачем-то поправила волосы, словно иначе бы с ней даже и разговаривать не стали, и пошла брать «Интурист» приступом.

На входе грозно и торжественно стоял солидный седой швейцар, пучеглазый и злой, на первый взгляд бывший кагэбэшник или военный, с серьезным, подозрительным взглядом, который в любом мужчине видел шпиона или фарцовщика, а в любой женщине от пятнадцати до семидесяти – проститутку. Катя по возрасту вполне подходила под эту категорию гражданок, и, увидев ее, швейцар закрыл телом проход и стал пристально ее изучать. Катя улыбнулась про себя – несмотря на всю серьезность его намерений и церберный огонь в глазах, его внешний вид – кокетливая фуражка набекрень и невероятное зеленое полупальто с золотыми галунами – делал его похожим на третьеразрядного опереточного лакея.

– Здравствуйте! – начала было Катя, но вежливость ее не пригодилась.

– Куда ты? Из новеньких, что ли? – по-хозяйски спросил швейцар.

– В смысле? Меня ждут внизу в фойе, можно мне, пожалуйста, пройти? – Катя попыталась было сделать еще шаг, но дядька посуровел, насупился и пошел в наступление.

– Ну-ка, стоять! – Он поднял руку, как заправский постовой. – Ты в гостинице зарегистрирована? Нет! Обслуживающий персонал? Нет! Они через другую дверь входят! Вывод: делать тебе здесь нечего! Или ты тут, в «Интуристе», с клиентами работаешь? – И он сально подмигнул.

– Меня ждут! – Неужели не пустит, испугалась Катя, неужели она не увидит свои новые свадебные туфельки?!

Но тут за его спиной показался какой-то солидный товарищ, в очках и в синем костюме с галстуком, который, оттеснив швейцара к стене и назвав его «любезным», уверенно пропустил Катю в холл. Швейцар довольно удивленно и одновременно осуждающе посмотрел им вслед, но помолчал и места своего не оставил, лишь крякнул и что-то пробурчал себе под нос.

– Меня Юрий Михайлович зовут, это я вам звонил. – Товарищ улыбчато поздоровался и пожал Кате руку. – Забыл совсем, что на родине в гостиницу просто так не пройти, хорошо хоть вспомнил вовремя.

Катя обшаривала взглядом огромный холл. Она ни разу еще сюда не заходила, надобности не было, все родительские иностранные знакомые жили по соседству, в «Национале». Удивилась, что стены фойе черные, как сажа. Зачем это? Грустно же. Но чуть дальше от входа черный базовый цвет разбавляли светящиеся витражи, поэтому мрачным он особо не казался, да и окна были во всю стену. Низкие современные кресла почти все были заняты, но солидный товарищ подвел к столику, вокруг которого сидели очень похожие на него солидные граждане – в костюмах и галстуках. Он взял модный пластиковый пакет, на котором по-французски было написано название магазина и какой-то адрес, яркий, витиеватый, в общем, заграничный, Катя не успела разглядеть. Товарищ торжественно преподнес пакет девочке:

– Алик очень надеялся, что платье подойдет, а туфли – тем более, покупали со знанием дела у самого модного кутюрье – Ив Сен Лорана! Это невероятно модный француз, он даже в Москву с показом приезжал! Так что уверен, что вы будете самой обворожительной невестой в Москве!

Катя почему-то слегка покраснела, поблагодарила, вцепилась в пакет и гордо проследовала мимо опереточного швейцара, который презрительно на нее посмотрел – как же, прошла за так, на халяву!

Смотрины платья

На следующий день к вечеру на смотрины французского платья были вызваны все Лидкины подруги без исключения. Во главе с главной подругой, Принцем Анатолием – «а вот и я, цветов не надо!». Последнее время он стал выглядеть как администратор летнего театра – быстроглазый, самодовольный и беспардонный, с отчаянным румянцем на толстых щеках. Три волосины его были тщательно, видимо по линейке, разобраны на прямой пробор и зализаны пивом, как у полового из трактира в старинные времена. Стоило ему чуть выпить и вспотеть, а потел он обильно и обязательно, как комната наполнялась дрожжевым запахом перезревшего и подкисшего теста, отнюдь не способствующим повышению аппетита. Этот кисленький подквашенный дух сопровождал его теперь повсюду. Изменился он кардинально, растеряв все те благородные качества, за которые Лидка когда-то его полюбила. Видимо, климакс был беспощадным не только к женщинам, но и конкретно к Анатолию. Хотя климакс, который по всем срокам должен был давно пройти, роли особо уже и не играл, просто возраст, батенька, возраст, и, скорей всего, зарождающееся слабоумие. Повадился он издавать разнообразные звуки, не очень привычные в обществе, и при этом удивленно оглядывался вокруг – кто это такое натворил? Мог за столом охотно поделиться подробностями своей физиологии с большим количеством анатомических подробностей, не обращая внимания на брезгливые гримасы подруг и стук вилок, в отвращении брошенных на тарелки, на что раздраженно говорил: «Нежные все стали, поговорить уж не с кем». Свихнулся вдруг на кулинарии, хотя никогда этим делом, в смысле готовкой, особо не интересовался, а тут стал постоянно кухарить и есть как не в себя, постоянно требуя от подруг новые рецепты. Вместо «здрасьте» мог поинтересоваться, у кого какая «начинка» для борща, или спросить кого-то из подружек: «А ты