Что касается Холлома, то он с тех пор, как миссис Хорнер слегла, был сам не свой. Соблюдая внешние приличия, он не мог постоянно справляться о ее здоровье, по его просьбе это делали гардемарины, которые ежедневно спрашивали у доктора, как чувствует себя больная, и тотчас передавали слова Стивена несчастному любовнику. Хотя мичман робел перед Стивеном, раза два он все же притворился больным, чтобы расспросить его о ней. Но доктор на такие вопросы не отвечал. Он отпустил помощника штурмана, дав ему какого-то синего порошка, слабительного из александрийского листа и магнезии, и сообщив, что относительно своих пациентов может сказать лишь, живы они или мертвы, чем на корню пресек желание Холлома вызвать его на откровенность.

По мере того как «Сюрприз» медленно продвигался на северо-запад, в более теплые края, шел на поправку и молодой организм миссис Хорнер. С началом весны она почувствовала себя лучше — настолько, что Холлом нашел возможность видеться с ней. Он стал гораздо веселей, и в тесной треугольной каюте, которую он делил с писарем, Хиггинсом и мичманом-американцем, иногда вновь стали раздаваться его пение или звон гитары.

На второй день после бури, когда стало возможным поставить прямые паруса и незарифленные марсели, старший канонир — меткий гарпунер и человек, предпочитающий живые мишени — убил тюленя, который высунул из воды любопытную морду. Стивен вырезал тюленью печень для своих цинготных пациентов и перед вечерним обходом понес первую порцию миссис Хорнер. Застав свою подопечную страстно целующейся с Холломом, доктор чрезвычайно сердитым голосом сказал:

— Покиньте помещение, сэр. Сию же минуту покиньте помещение, вам говорят. — Обращаясь к миссис Хорнер, походившей на перепуганного мальчика с ежиком коротких волос и пунцовым от конфуза лицом, которое было краснее, чем во время горячки, он произнес: — Съешьте, мадам. Сейчас же съешьте. — Положив тарелку ей на живот, он вышел из каюты. Холлом стоял с другой стороны двери, и Стивен бросил ему в лицо резкие слова: — То, что вы рискуете, это ваше дело, но я не потерплю, чтобы пострадал мой пациент. Я не позволю губить ее здоровье. Я доложу о вас капитану.

Произнося эти слова, он устыдился их праведного пафоса и удивился прозвучавшей в них откровенной ревности. Тут же доктор заметил, что направленный на него взгляд Холлома наполняется ужасом. Оглянувшись, он увидел могучую фигуру Джека Обри, заполнившую проход. Подобно многим рослым, сильным людям, Джек передвигался почти неслышно.

— О чем это вы собираетесь доложить капитану? — спросил он с улыбкой.

— О том, что миссис Хорнер чувствует себя гораздо лучше, — нашелся с ответом Стивен.

— Сердечно рад слышать это, — отвечал капитан. — Я как раз искал вас, чтоб вместе с вами нанести ей визит. Для всех болящих у меня хорошие новости. Наконец-то мы взяли курс на норд-норд-вест; ветер дует нам с левой раковины, и мы идем, постоянно развивая скорость одиннадцать узлов. Хотя я не могу сию минуту обещать молочных рек в кисельных берегах, но, во всяком случае, есть возможность очень скоро оказаться в теплых краях и спать на сухих постелях.

Оказавшись в капитанской каюте, Стивен принялся потихоньку настраивать свою виолончель, думая при этом: «Несомненно, это была обыкновенная ревность, да в придачу неодобрение ее выбора: малый ее не стоит — грош ему цена в базарный день, — vox et praeterea nihil[24], хотя vox у него превосходный. Впрочем, мужчины редко бывают достойны своих женщин». Джек Обри прервал эти мысли:

— Я не хотел заранее их обнадеживать, но если и дальше все пойдет как надо, а, судя по всему, именно так оно и пойдет, то недели через две мы должны добраться до островов Хуан-Фернандес. Признаю, переход был медленный и трудный, но вполне возможно, что «Норфолку» досталось еще больше. Не исключаю и того, — продолжал он задумчивым тоном, будто пытаясь убедить себя, — что на этом архипелаге мы его и накроем.

«Сюрприз» стоял в бухте Камберленд на заведенных с носа и кормы якорях, при глубинах сорок саженей, на единственном защищенном рейде в северной стороне острова. Джек Обри восседал в кресле под тентом и переваривал обед — суп из омара, три вида рыбы, седло ягненка, в меру прожаренный бифштекс из морского слона, — и созерцал ставший уже привычным берег острова Хуан-Фернандес. Не далее чем в двух кабельтовых начиналась великолепная поляна — полоса нежной зелени, по которой протекали два ручья, там до нынешнего утра стояла его палатка. Зеленая поляна была окружена столь же зеленым лесом, за которым возвышались круглые, скалистые горы причудливой формы — как правило, черные, но местами тоже покрытые растительностью на тех участках, где она могла зацепиться за камень, — не чересчур буйной тропической зеленью, а скорее элегантной растительностью графства Клер. По козьей тропе на одну из круч карабкались Стивен и отец Мартин, за которыми внимательно наблюдали Падин — вестовой доктора и бесстрашный скалолаз, обязанный своим богатырским сложением яйцам морских птиц, которыми он питался в детстве, — Бонден, несший через плечо моток дюймового троса, и Кэлами, который умолял путников смотреть, куда он ставит ноги, и не глядеть вниз. Возле них пели колибри, которые водились только на этом острове. Самец был ярко-розового, а самочка ярко-зеленого цвета.

После того как больные поправились, оба ученых все свое свободное время, остававшееся от изучения папоротников и эпифитов[25] острова Хуан-Фернандес, посвящали исследованию местности в поисках птичьих гнездовий.

Со стороны ущелья вблизи Восточной бухты послышалась трескотня: это Говард, офицер морской пехоты, американские офицеры и группа матросов, отпущенных в увольнение, бродили с ружьями по острову и стреляли во все, что движется. Небольшая группа состояла из самых умелых матросов, у которых до сих пор, пожалуй, не было и свободного часа: от зари до зари они занимались срочным ремонтом корабля. Для большей части команды увольнение произошло по сигналу вчерашней вечерней пушки, а нынешним утром моряки разбивали лагерь. Палатка, служившая лазаретом, была самой просторной, в ней разместились и все тяжелые цинготные больные, и другие пациенты. После установки палаток эти же моряки доставляли на судно воду, дрова, сушеную рыбу и другие припасы. Помимо наблюдателей, размещенных на горе Сахарная Голова, с которой открывался прекрасный вид на Тихий океан, на острове могло находиться еще десятка два человек, однако времени было в обрез. Всем следовало вернуться до окончания дневной вахты, после чего Джек собирался, воспользовавшись незначительным приливом, сняться с якоря, покинуть защищенный рейд и, поскольку ветер постоянно дул от зюйд-зюйд-оста, на всех парусах идти к Галапагосским островам. На острове Хуан-Фернандес «Норфолк» они не обнаружили, что, пожалуй, было кстати, поскольку многим матросам «Сюрприза» было не до драки — их и так ветром шатало. Не удалось найти и следов пребывания фрегата. Правда, большого значения это не имело, поскольку американец вполне смог заправиться водой на острове Мас-а-Фуэра, в сотне миль западнее, или зайти в Вальпараисо, где он намеревался заняться ремонтом. Итак, «Норфолк» пока не обнаружили; а усталый «Сюрприз» двигался очень медленно, и Джек был вынужден надолго задержаться на острове, чтобы подлечить больных и подремонтировать корабль. Несмотря на это, он испытывал удовлетворение. Очевидная задача «Норфолка» (если, конечно, он вырвался из штормовых южных широт, преодолев западные ветра) заключалась в том, чтобы постоянно прочесывать побережья Чили и Перу, ложась в дрейф ночью и рыская в поисках английских китобойных шхун днем. Поэтому, куда бы он ни направлялся — на Галапагосские острова или же в район китобойного промысла, — от Джека ему никуда не деться.