Что самое неприятное, Дионисий Ларднер – доктор Даббл Л. Ди, лектор по шарлатанской физике По – вернулся в Филадельфию в декабре для серии рождественских выступлений. Он успокаивал слухи о своем безнравственном поведении, наполняя выступления религиозными чувствами и музыкой.

Ларднер также расширил свои спецэффекты. Он добавил «Планетарий», механическую модель Солнечной системы размером с комнату, созданную мастером из Огайо, и сопровождал ее показ исполнением на органе «Мессии» Генделя. Его «телескопическая панорама небосвода» – огромный волшебный фонарь с кислородным освещением и движущимися слайдами Солнечной системы и кометы 1843 года – сопровождалась космогонической симфонией Гайдна «Сотворение мира». «Движущаяся панорама» – массивный свиток с изображениями, медленно раскрывающийся для показа собора Святого Петра и Иерусалима, – работала под звуки композиций Моцарта.

Эти ухищрения украшали то, что Ларднер назвал своими «Бриджуотерскими лекциями»: «взгляд на естественную теологию», представленный «без сектантских доктрин». Он предложил «продемонстрировать, что современные открытия в астрономической и физической науке доказывают существование и проявляют атрибуты божественного автора Вселенной». У Ларднера не было лицензии на использование имени Бриджуотера. Он использовал репутацию почтенных трудов по естественной теологии в своих интересах – так же, как его бывший покровитель в Лондоне, Чарльз Бэббидж, использовал спорный Девятый Бриджуотерский трактат. Лекции Ларднера были рассчитаны на то, чтобы понравиться семьям, изумить их и оставить после себя удовлетворенное, благочестивое чувство понимания Вселенной – без необходимости напрягаться или вынашивать какие-либо опасные идеи.

В период с 1841 по 1845 год лекции и публикации Ларднера принесли ему астрономическую сумму в двести тысяч долларов, что сегодня составляет почти шесть миллионов. По без гроша в кармане не мог не позавидовать такому доходу, хотя и презирал дурной вкус и «шарлатанские» аспекты выступлений. Музыка и механические эффекты могли покрыть множество интеллектуальных грехов. Эффективность таких уловок, которые, по мнению По, унижали журнал Graham’s, только доказывала, как легко захватить массы шумом, ярким светом и сентиментальными заверениями. Как писал По, «нос толпы – это воображение. С его помощью вы можете взять ее и вести, куда вздумается».

Удовлетворение толпы, хотя это и достаточно сложно, не представляло трудности для По. В течение многих лет он писал для двух аудиторий одновременно. Одна и та же повесть могла развлечь публику юмором и потрясениями, в то время как ее философские резоны и литературное мастерство признавались образованными людьми. Его критические труды служили картами и ключами для будущих исследований его творчества, а в своих рассказах он незаметно прятал загадочные аллюзии, глубокие подтексты и шутки, которые должны были найти и расшифровать последующие читатели. Как он говорил: «Какое может быть глубокомыслие в распутывании паутины, которую вы сами (то есть автор) соткали на предмет распутывания?»

Одинокий исследователь

Осенью того года По рецензировал специальный выпуск American Journal of Science and Arts Силлимана, где был опубликован отчет об экспедиции исследователей – национальном проекте, который он отстаивал в Southern Literary Messenger и откуда черпал вдохновение для «Пима». Помимо ботанических, зоологических, геологических и этнографических образцов, экспедиция привезла с собой вождя фиджийцев по имени Вейдови. Капитан Уилкс похитил его посредством жестокой демонстрации силы, в ходе которой были убиты два американских моряка и десятки фиджийцев. Заболев на последнем этапе путешествия, пленный вождь умер в гавани Нью-Йорка. Бортовой натуралист Чарльз Пикеринг упаковал и отправил череп Вейдови в Филадельфию, где Сэмюэл Мортон добавил его к своей «Американской Голгофе».

За четыре года плавания Уилкс заслужил неприязнь большинства членов экипажа – не в последнюю очередь «ученых», чьи исследования он часто блокировал. По возвращении Уилкса отдали под трибунал, обвинив в неправильном управлении и чрезмерном применении силы. С него сняли обвинения, и он отправился на работу в Вашингтон, чтобы помочь навести порядок в импровизированной галерее образцов в Патентном бюро.

В июле 1843 года Уилкс, как это было ему свойственно, назначил себя главным. Он добавил пояснительные таблички, переставил экспонаты, улучшил освещение, запретил плевать табаком и написал над входом золотыми буквами «Коллекция экспедиции исследователей». Реконструкция прошла на ура. Посетители выстраивались в очередь, чтобы поглазеть на ярких тропических птиц и цветы, «драгоценные камни, золото и железные руды из Бразилии, медные и серебряные руды из Перу и Чили, огромные коллекции раковин и кораллов», а также этнологические предметы, включая одежду, оружие и черепа жителей тихоокеанских островов.

Эта впечатляющая демонстрация грузов, захваченных американскими военно-морскими силами, казалось, оправдывала огромные расходы и сложности экспедиции и укрепляла в нации чувство собственного технического прогресса и превосходства путем ранжирования собранных ею культур: «Прогуливаясь по Национальной галерее, мы проносимся над Тихим океаном со скоростью, превышающей скорость железной дороги, и изучаем различные виды их продукции и относительный интеллект дикарей. Деградация жителя Новой Голландии резко выделяется на фоне более развитых, хотя и не менее варварских фиджийцев». В течение следующего десятилетия выставку ежегодно посещали более ста тысяч человек. Она послужила ордером для будущих научных расходов правительства на научную и колониальную экспансию.

Когда общественность одобрила экспедицию[51], По попытался восстановить справедливость в отношении своего друга Дж. Н. Рейнольдса, который придумал экспедицию, но был лишен места на борту. По признавал «множество способных и уважаемых джентльменов» в научном корпусе экспедиции, но был возмущен «скандальным сутяжничеством», которое отстранило «от участия в предприятии того самого человека, который дал ему начало, и который лелеял его до конца». Он изобразил Рейнольдса как провидца, трагически опередившего свое время. Хотя превозносящий себя Уилкс пытался присвоить себе славу, «эту триумфальную экспедицию» следует помнить как «экспедицию мистера Рейнольдса».

По распознал в Рейнольдсе родственную душу – смелого, наделенного богатым воображением авантюриста, чья отвага и труд остались без вознаграждения. В Филадельфии литературные усилия По не спасли его от нищеты, как и его планы по созданию национального журнала, даже возглавляемого «коалицией», как он предлагал Лоуэллу. Подобная ассоциация – или заговор – тесно перекликалась с деятельностью наиболее активных и амбициозных исследователей страны, чьи проекты по обеспечению федеральной поддержки национальных институтов начали находить успех. Бейч сейчас находился в Вашингтоне, возглавляя НГС, что стало большим шагом вперед для их с Генри концепции национальной науки. Конгресс выделил Сэмюэлу Морзе тридцать тысяч долларов на экспериментальную телеграфную линию между Вашингтоном и Балтимором. Хотя Национальный институт избегали ведущие ученые, его публичные усилия обострили чувство необходимости создания американской научной ассоциации, формируемой и направляемой элитой.

Чем мог похвастаться По? Гениальными литературными экспериментами? Неустанными репортажами и анализом? Кампанией по продвижению американской литературы? Вспомнят ли хоть что-то из этого? Его планы по созданию