национального журнала потерпели крах, а его предприятия в Вашингтоне и в таможенной палате Филадельфии закончились фиаско. Он едва мог прокормить свою тетю и больную жену.

Девочка, выросшая неподалеку от дома По в Спринг Гардене, вспоминала, что видела его «идущим по Седьмой улице в город» в испанском плаще, с «серьезным и задумчивым лицом». Хотя «ему было немногим более тридцати лет, он имел вид среднего возраста. Для его соседей его имя мало что значило».

В апреле 1844 года он был вынужден покинуть Филадельфию, город, где перед ним открылись такие манящие возможности. Вместе с Вирджинией он отправился в Нью-Йорк. Хотя его семья была обездолена, вплоть до фактического голода, страна вступала в фазу экспансии. Джон Тайлер готовился к перевыборам и видел перспективу в аннексии Техаса и Орегона, вплоть до 54-й линии широты.

Теперь По пришлось пересмотреть надежды, которые он питал в Филадельфии – на создание надежной, авторитетной позиции, с которой он мог бы высказывать мнение по литературным, философским и научным вопросам. Он не мог пойти по пути Бейча. Направляясь в Нью-Йорк, он приближался к орбите другого, совсем иного вкладчика в американскую науку – Ф. Т. Барнума.

По был готов пойти на беспрецедентные меры, чтобы привлечь внимание к своим произведениям и идеям – даже если это означало выход за рамки сатирических «гротесков» и откровенных мистификаций. Он продолжал добиваться своих высоких целей в художественной литературе, поэзии и критике, а также продвигал свои философские и научные теории дальше, чем когда-либо. Но ни один город не давал больше шансов на славу и не был лучшим рынком сбыта для мошенников, чем Нью-Йорк.

Часть 4

Нью-Йорк

Дорогой темной, нелюдимой,

Лишь злыми духами хранимой,

Где некий черный трон стоит,

Где некий Идол, Ночь царит,

До этих мест, в недавний миг,

Из крайней Фуле я достиг,

Из той страны, где вечно сны,

где чар высоких постоянство,

Вне Времени – и вне Пространства.[52]

Глава 12

Рынок новинок

Покоренный наукой

13 апреля 1844 года, через два дня после торжественного закрытия Национального института в Вашингтоне, первая полоса газеты New-York Sun[53] пестрила заголовками:

«УДИВИТЕЛЬНЫЕ НОВОСТИ! ЭКСПРЕССОМ ЧЕРЕЗ НОРФОЛК! АТЛАНТИКА ПЕРЕСЕЧЕНА ЗА ТРИ ДНЯ! ТРИУМФ ЛЕТАЮЩЕЙ МАШИНЫ МИСТЕРА МОНКА!!!»

Под заголовками статья гласила: «Великая проблема наконец-то решена! Воздух, так же как земля и океан, покорен наукой». Другие восклицания пестрили колонками: «Слава Богу! Отныне все невозможное возможно!».

Новость оказалась поистине поразительной: первый успешный полет на воздушном шаре через Атлантику. Главным аэронавтом выступил Монк Мейсон, ирландский авантюрист и научный писатель, который в 1836 году проплыл на воздушном шаре из Уэльса в Германию.

Полет из Англии в Чарльстон, Южная Каролина, стал возможен благодаря техническим усовершенствованиям Мейсона: устройству для контроля высоты воздушного шара, направляющей веревке, служившей регулирующим балластом, и рулю из тростника и шелка. The Sun включила бортовой журнал другого известного ученого, Гаррисона Эйнсворта, в котором подробно описывались технические трудности, возникшие во время путешествия, и где на подробной деревянной гравюре изображался замечательный аппарат. The Sun получила эксклюзивную статью благодаря «энергичности агента в Чарльстоне», ссылаясь на необычные средства быстрой доставки новостей, включая специальные экспресс-поезда, почтовых голубей и электромагнитный телеграф Морзе.

Статья заканчивалась пророчеством: «Какие бы события сейчас не последовали, думать об их предназначении бесполезно». Не нужно вникать: просто читайте и удивляйтесь! И купите еще один экземпляр для своих друзей!

На самом деле, единственное настоящее путешествие читателей The Sun заключалось в том, что их «прокатили». Эта история являлась мистификацией, написанной По, который приехал в город неделей раньше. Но, как он позже заявил, в «Истории воздушного шара» не было «ничего, что не соответствовало бы известным фактам воздухоплавания» – любая ее часть, настаивал он, могла «действительно иметь место».

В эссе, разоблачающем мистификацию месяц спустя, он написал, что реакция публики была «гораздо более сильной сенсацией, чем что-либо подобное со времен «Лунной мистификации» Локка». С восхода солнца до двух часов дня в день публикации «вся площадь вокруг здания The Sun была буквально осаждена». По процитировал слова жителя Нью-Йорка, ожидавшего «дополнительного» издания: «Как только несколько первых экземпляров попали на улицы, их раскупили по любой цене у газетчиков, которые, стоит признать, довольно выгодно спекулировали». Рассказ был переиздан в виде одностраничного широкоформатного выпуска. Репортер The New York Herald был возмущен «попыткой мистификации», а Saturday Courier сообщил, что было продано около «50000 экстренных выпусков».

Что касается По, то прием мистификации вызвал у него интригующие размышления: «Более интеллигентные граждане поверили, в то время как простонародье, в большинстве своем, отвергло все с презрением». Он видел в этом историческую перемену: «двадцать лет назад легковерие являлось характерной чертой толпы, а недоверие – отличительной чертой философа», но теперь позиции изменились. «Мудрые не склонны к неверию – что справедливо». Учитывая тот факт, что век был переполнен удивительными открытиями и изобретениями, самым разумным казалось верить, а уже потом задавать вопросы.

Мистификация По с воздушным шаром стала прекрасной визитной карточкой для его прибытия в Нью-Йорк. Там представление новых поразительных открытий, сопровождаемое спорами, было отточено до тонкого искусства – как часть мощной, хотя и хаотичной машины рекламы, сомнений и веры.

Когда доктор не согласен

Удача оказалась на стороне По, когда он прибыл 6 апреля. В доках шел дождь, и, выскочив на берег, он нашел пансион и вернулся с зонтиком, чтобы держать его над Вирджинией, которая «совсем не кашляла». В их доме на Гринвич-стрит был накрыт стол. Он рассказывал Марии Клемм: «На ужин у нас самый вкусный чай, который вы когда-либо пили, крепкий и горячий, пшеничный и ржаной хлеб, сыр и пирожные, большое блюдо ветчины (целых два) и два блюда холодной телятины, сложенной как гора, большими кусками – и все это в величайшем изобилии. Никакого страха умереть с голоду здесь нет».

Несмотря на это, Вирджиния «от души поплакала прошлой ночью», скучая по матери и Каттерине, черепаховой кошке. Он успокоил Мадди, которая вскоре должна была к ним присоединиться: «Я чувствую себя в отличном расположении духа и не выпил ни капли, так что надеюсь скоро выбраться из беды».

Нью-Йорк являлся крупнейшим городом Соединенных Штатов. Его причалы изобиловали товарами на продажу и толпами людей, направлявшихся на запад по каналу Эри. Со всех сторон доносились рекламные объявления