Но какую-то часть своего рабочего времени Славик тратил на решение проблем иного рода. Еще с давних времен существовала порода людей, которых обычно называли «порученцами» – слово тоже сколь зыбкое, столь и конкретное. Поручения могли быть самыми разнообразными, и выполнение их варьировалось от незаконных, даже уголовных, способов до почти святых. Порученцем не мог стать любой человек – для этого дела надо было иметь особое умонастроение и умение быть под чьим-то началом, угождать кому-то. Откровенное лизоблюдство редко когда поощрялось, но толика почтенного преклонения перед начальством являлась обязательной.

Славик обожал Терещенко как отца родного. И не только потому, что у него отца сроду не было. И не потому, что кормился из рук своего начальника и был не единожды облагодетельствован им. Нет, Славик почитал Федора Максимовича не только из благодарности, хотя благодарности тоже не был чужд, а потому, что считал своего шефа чуть ли не мессией.

– Наш Терещенко – человек будущего, – не раз говорил он будущей фотомодельке во время передышек между танцами, перекрывая клубный шум. – Через таких людей Россия возродится…

Фотомоделька восторженно кивала – она согласилась бы с любым утверждением, которое слетело бы с уст ее замечательного Славика. Ведь он не пьет, не курит, ведет здоровый образ жизни, симпатичен, обеспечен!

Славик хотел когда-нибудь стать таким же, как его шеф, – богатым, мудрым, справедливым и щедрым. И чтобы его шевелюра поседела так же красиво, а в уголках губ поселилась та же немного высокомерная, но терпеливая печаль, которая терзает каждого, кто осознает быстро текущее время. Хотел даже, чтобы его фотомоделька с годами превратилась в такую же благородную и прекрасную матрону, как жена Федора Максимовича. Словом, Терещенко был для Славика образцом, и он не считал подхалимством лишний раз помочь своему хозяину в какой-нибудь сложной ситуации.

– Славик, вот какое дело… – задумчиво произнес Федор Максимович. – Мне надо разузнать кое-что деликатное.

Славик серьезно кивнул. Он уже чувствовал азарт гончей, которая рыщет в камышах в поисках подстреленной птицы, чтобы потом с гордостью положить ее к ногам хозяина.

– Ты помнишь картины, которые висят у нас в холле? – спросил Федор Максимович, начиная издалека, и получил в ответ еще один преданный кивок. – Это работы одной молодой талантливой художницы…

– Я ее видел. Знаю.

– Откуда?

– Она же приезжала к нам в офис, и я даже взял у нее автограф – она расписалась на ксерокопии своей картины. Ну, той, где задворки и полуразрушенное деревянное крыльцо и которая висит напротив отдела доставки…

– Наш пострел везде поспел, – с ноткой осуждения произнес Федор Максимович, но придираться к Славику не стал – что, мол, ксерокопирование без согласия творца художественных произведений это нарушение авторских прав и незаконное тиражирование предметов искусства. Терещенко прекрасно знал, что дальше квартирки Славика ксерокопия не пойдет. – Хорошо, что ты ее знаешь.

– Ее зовут Елена Качалина.

– Да, Елена… – спокойно произнес шеф, и Славик уловил в его голосе нечто такое, что было очень далеко от серьезного бизнеса. Он продолжал смотреть на Терещенко внимательно и преданно. – Я бы хотел узнать о ней все.

– Полное досье?

– Н-не совсем… Она замечательный человек и замечательный художник, но ты сам, братец, знаешь, как нелегко в нынешнее время живется людям творческим. Я беспокоюсь за нее. Кажется, в личной жизни у нее не все в порядке…

– О, неприятно, когда семейные неурядицы отражаются на творчестве! – блеснул глазами Славик.

– Да. Поэтому мне надо знать все о ее личной жизни – что, как, почему, что хочет она, чего хотят ее близкие… Глубоко копать не надо, хотя бы общее представление, но – адекватное. Я бы мог окольными путями помочь ей… Словом, афишировать себя я не хочу. Я хочу только одного – чтобы ей было хорошо.

– Она ведь замужем?

– Да. И насчет ее мужа – поподробнее…

– Хорошо. В ближайшее время я предоставлю вам отчет.

– Иди, мальчик, я очень на тебя надеюсь…

Славик любил, когда Федор Максимович на него надеялся. Он вышел из кабинета шефа с таким чувством, будто ему, по меньшей мере, предстояло спасти человечество от мировой катастрофы. И ему нравилось выполнять деликатные поручения – именно это было его призванием, а не работа менеджера.

Терещенко заметил исполнительного паренька давно – когда понадобилось узнать, какие цветы предпочитает жена прибывающего из-за границы крупного бизнесмена, с которым надо было наладить хорошие длительные отношения. Была середина девяностых, отголоски недавнего хаоса гуляли еще по стране и в головах людей, что-то там не заладилось с пресс-службой… В общем, проблема была пустяковой, но неожиданно вперед выступил Славик, хотя это было и не его дело. У него оказался особый талант, дар – располагать к себе людей, узнавать от них нужное. Непостижимым образом Славик разведал вкусы супруги бизнесмена, и в результате дама получила тигровые орхидеи, ее муж подписал контракт, а Славику выдали поощрение в виде премии. С тех пор ему прощались некоторые огрехи в работе, его продвинули по служебной лестнице и повысили ему оклад. Были и еще кое-какие подарки от любимой конторы.

Терещенко нуждался в Славике не меньше, чем в целом штате подчиненных лиц – многие мелочи оказались бы без его участия неразрешимыми. Через Славика Терещенко знал, какие мысли в голове его зама, чем, кроме денег, надо помочь вдове безвременно умершего сотрудника бухгалтерии, чем примирить двух соправителей фирмы, в выходные подравшихся в бане… Когда Федор Максимович готовился к свадьбе средней дочери – особы очень капризной и независимой, старавшейся быть самостоятельной и ни в чем не зависеть от родителей настолько, что даже подарки принимать не любившей и о пожеланиях своих не распространявшейся, – все тот же Славик узнал, что дочь мечтает венчаться в одном из подмосковных монастырей, закрытом для посторонних, да еще в те самые дни, когда подобные мероприятия проводить не принято – пост. Федор Максимович с помощью своих связей дело уладил – и свадьба состоялась, милая девочка была очень счастлива…

Как у Славика все это получалось – знать все обо всех, – Федору Максимовичу было неинтересно. И в этот раз он был уверен, что старательный Славик его не подведет.

* * *

Игорь никогда не задумывался о смысле жизни и о прочих философских проблемах, которые принято обсуждать в интеллигентской среде, он лишь смутно подозревал, что эту самую жизнь очень трудно переделать по своему разумению, подчинить своим желаниям. Но то, что человек настолько зависим от обстоятельств, поразило его.

Тогда, после бессонной ночи в лесу, на берегу Яузы, он вдруг понял, что ничего не может изменить в своей жизни, что он – лишь щепка, плывущая по течению реки времени, и что даже самое страстное желание повернуть реку вспять окажется бессильным.

Лара ушла. Конечно, она могла вернуться, гипотетически – через день, через год, через десять лет, даже через несколько десятков лет. Например, сколь сладостна и романтична была его мечта о том, как она в конце жизненного пути, седая и морщинистая, приползет на его могилку и произнесет слова раскаяния и мольбы о прощении. Но надеяться на то, что вернется прежняя Лара, он уже не мог, а нынешней, новой Лары он не хотел. Для Игоря она словно умерла.