— Почему?

— Их обезобразили, я думаю, намеренно. По чьему-то указанию. Возможно, с целью ввести расследование… меня… в заблуждение.

— То есть вы хотите сказать, что Игнатов, возможно, жив и на свободе…

Беспалый снова подивился своей сметливости: надо же, генерал-то даже не поинтересовался другими убитыми — как ему, видно, дорог этот Варяг!

— …и, возможно, ищет связи там у нас с кем-то из своих, — закончил Беспалый мысль генерала.

Артамонов вернулся к столу и забарабанил пальцами по полированной доске.

— Товарищ генерал, — тихо заговорил хитрец Беспалый. — Мне бы не хотелось завтра на коллегии вникать в эти детали. В моем рапорте написано, что заключенный Игнатов погиб в перестрелке. Дело в том, что я составил рапорт до того, как мне стало известно об этих обстоятельствах с туристами.

Артамонов усмехнулся.

— А вы непростой человек, Александр Тимофеевич, очень непростой.

Беспалый позволил себе тоже улыбнуться.

— Простые, Кирилл Владимирович, с ружьем стоят в ночном дозоре.

Артамонов оценил, остроумие гостя. Он явно колебался, обдумывая какую-то просьбу. Беспалый следил за его глазами. Ну вот, соколик, решился наконец.

— Александр Тимофеевич, я вам… вот что хотел бы… посоветовать. Завтра на коллегии… — Тут генерал передумал и спросил. — А что, генерал Калистратов интересовался судьбой Игнатова?

— Так точно, товарищ генерал, интересовался, — иронически ответил Беспалый. — Очень даже интересовался. Он и раньше-то звонил чуть ли не каждую неделю.

Артамонова это сообщение весьма заинтриговало.

— И чем же он конкретно интересовался?

— Здоровьем заключенного. В основном.

— А разве у Игнатова так было плохо со здоровьем? — И тут Беспалый решился на рискованный шаг. Но ведь как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

— Генерал Калистратов советовал, чем лечить заключенного Игнатова. И мне приходилось строго следовать его рецептам.

— Вы говорили, что Игнатов был сильно ослаблен, когда прибыл к вам в колонию, — задумчиво заметил Артамонов.

Беспалый попер напролом.

— Мне кажется, его сильно ослабили лекарства, прописанные… генералом Калистратовым.

— Ясно. Александр Тимофеевич, вы знаете, какая у меня должность?

— Так точно, товарищ генерал!

— Что, если я попрошу вас оказать мне одну услугу? Вернее, не мне лично, а мне как начальнику спецуправления собственной безопасности МВД.

— Служу Сове… России! — шутливо отрапортовал Беспалый.

— Вы не могли бы составить мне бумагу о ваших телефонных разговорах с генералом Калистратовым? Просто запись бесед. Без подписи, без шапки. Голый конспект. Самую суть.

Беспалый потупил глаза и многозначительно произнес:

— Я полагаю, эта просьба не идет вразрез с моим служебным долгом…

— Вы правильно полагаете, — резко бросил Артамонов, пресекая всякие рассуждения на эту тему. — И передайте эту записку мне завтра же, во время коллегии. — Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. — Вы в Москве сколько еще намереваетесь пробыть?

— Ну, не знаю — дня два. А если понадобится, то и больше.

— Ладно. Вы ведь давно, не были в столице? Осмотрите город — тут многое изменилось. Московский мэр — трудяга каких поискать. Москву преобразил до неузнаваемости. Ожила столица. Ну, до встречи!

— Разрешите идти, товарищ генерал?

— Идите, — пристально глядя на подполковника, ответил генерал Артамонов.

Беспалый вышел на Тверскую. У него едва не кружилась голова от переполнявших его впечатлений. Он гордился собой — даже мрачные раздумья о разгроме его агентурной сети в колонии отошли на задний план. Как же ловко он обвел вокруг пальца этого генералишку! Все из него выудил! Итак, крупнейший преступник, всероссийский пахан Варяг — закадычный кореш генерала МВД, начальника спецуправления собственной безопасности МВД! Что же это значит? А это значит одно из двух — либо генерал, как минимум, повязан с российскими криминальными кругами, либо, наоборот, российская криминальная верхушка контролируется высшими российскими чиновниками. Вот тебе и широкомасштабная борьба с преступностью, на которой многие себе заработали генеральские звезды и дворцы в ближнем Подмосковье. Чего ж удивляться, что конца преступности что-то не видно. Да и какой конец может быть виден, если это круговая порука — рука руку моет!

Он даже остановился. То, что он сейчас узнал, — да это ведь долгосрочный депозит, Александр Тимофеевич! Надо только этим депозитом с умом распорядиться. А там, глядишь, и звездочки на погонах укрупнятся, да и кожаное кресло в Москве может появиться. С Артамоновым надо дружить. И с другими тоже — все пригодится!

Беспалый решил отправиться к себе в общежитие, переодеться в цивильное и пойти погулять в парк Горького. А ближе к вечеру ему предстояла еще одна любопытная встреча — с «Колей», Николаем Ивановичем. К ней надо было хорошо подготовиться. Ясно, что Коля будет задавать примерно те же вопросы, что и Артамонов, вот только отвечать на них, видно, придется по-другому. Совсем по-другому…

Он проснулся и не сразу открыл глаза. Сначала мысленно обследовал каждый закоулок своего — точно чужого — тела. Веселое солнце в упор било сквозь тюлевую занавесочку на окне. Он зажмурился. Душистый пододеяльник щекотал ноздри. В воздухе пахло сушеными травами. Он не был силен в ботанике и вряд ли смог бы отличить по запаху одну лесную траву от другой. Пахло как будто бы багульником.

Он шевельнул рукой — и застонал. Правый бок пронзила режущая боль. Над головой справа раздался шорох. Он повернул голову и увидел молодую женщину. Нахмурив лоб, он попытался вспомнить ее имя. Ну да, Елена. Елена поила его, растирала горячими тряпочками, делала уколы… Воспоминание об уколах тотчас вызвало из глубин памяти мысли о других уколах — мучительных, страшных, после которых все тело ломало, точно в стальных тисках, и нестерпимая боль когтями драла каждую мышцу. Но ее уколы были не такие — они давали покой, приятную легкость и возвращали ему силу.

Он никак не мог вспомнить, сколько ни силился, как очутился в этой уютной, чистенькой, ароматной комнатке деревенского дома. И не мог никак вспомнить, видел ли кого здесь, кроме этой молчаливой, заботливой молодой женщины. Кажется, был дед. А может, это во сне?…

— Вы проснулись? Доброе утро, — мягко и ласково произнесла она, подойдя вплотную к кровати.

— Доброе… — выговорил он с трудом. Женщина улыбнулась.

— Ну вот, наконец-то. За неделю первое слово произнесли.

— Неужели за неделю? — Он попытался подняться, но снова застонал. Огненный язык боли облизал правый бок и плечи. Это что еще?