И произнесу тост в честь уходящего года. Я ему так благодарен… Вы будете улыбаться и шутить, а мне станет грустно…

– Почему? – тихо спросила Сандра.

– Мы дождемся полуночи, когда наступит последний день года, жаль, что у меня нет старинных часов с боем, но ведь можно поставить будильник в смартфоне с подходящим рингтоном, не так ли? И тогда…

Он умолк.

Как же болела душа, как ныла…

Сколько сил он вложил в этот разговор…

Ему было страшно до синевы губ, до темных пятен перед глазами. Сейчас она рассмеется в его уродливую рожу, встанет и уйдет.

Он произнес глухо:

– И тогда я скажу… Я люблю тебя, Саша. Не уходи. Я умру.

– Ах, – прижав руки к груди, выдохнула Сандра и повернула к нему испуганное лицо.

Что за чудо чудное произошло: он сказал, что ее любит!

Только бы не заплакать… Вот дуреха…

Васенька, милый Васенька – ее любит?!

Не послышалось ли ей? Не шутит ли он так по-глупому?

Кущин, заметив, что она дрожит, поспешно стащил с себя доху, оставшись в одной рубахе, и укутал ее, и обнял за плечи для большего тепла.

Прошептал в ухо:

– Я. Тебя. Люблю. Я тебя люблю, Саша.

Что же она молчит… Не любит? Или… он вообще ей противен? Урод горбатый.

– Зачем ты это мне сказал? – спросила Сандра, взглянув на него исподлобья.

– Ты меня любишь? – тихо спросил он.

– Да.

– Счастье мое, Сашенька. – Он сжал ее еще крепче, касаясь губами завитка на ее виске. – Значит, мы поженимся.

Сандра никогда не понимала, как это – плакать слезами облегчения и радости. С какой стати? От радости надо смеяться. Но сейчас ей хотелось не просто плакать, а рыдать взахлеб, с позорными подвываниями, уткнувшись в теплое плечо своего «людоеда».

Горькое горе, теснившее ее сердце столько времени, горе, с которым она жила с того самого дня, как впервые увидела этого мужчину, исчезло, растворилось, улетучилось. Все эти дни она терпеливо сносила свою боль, принимая ее и соглашаясь: Кущину она никто, просто прислуга, и никогда кем-то иным для него не станет. Рано или поздно они расстанутся навсегда.

И вот несколько слов, произнесенных дорогим, родным, любимым человеком, обратили в ничто ее боль и ее горе.

Ей не послышалось. Он не шутит. Она ему верит.

Наступившее счастье было таким огромным, большим, что почти невместимым.

Как тут не заплакать?

Но Сандра с эмоцией справилась. Только похлюпала слегка.

Высморкавшись в скомканный носовой платок, завалявшийся в кармане жакетика, заявила, призвав на помощь свою обычную смешливость:

– Ты все наврал, Кущин, мне это ясно. Тебе просто захотелось сэкономить на домработнице.

– Мы наймем экономку, если захочешь.

– Еще чего. Только эконома.

– И не мечтай.

– Значит, вести хозяйство придется по-прежнему мне? – ворчливо спросила Сандра.

– Тебе это будет в тягость?

– В радость, Кущин. Для тебя – в радость. Тем более мы наймем экономку.

Конец книги