Социалистически настроенная русская молодежь, позднее прозванная народнической, считала «хождения в народ» средством преодолеть пропасть между городом и сельским миром. В отсутствие сильного пролетариата крестьянство казалось единственной силой, способной взбунтоваться и свергнуть царя. Нужно было только организовать ее и направить. В Чигиринском уезде Киевской губернии многие крестьяне после освобождения лишились земель, хотя у некоторых она, напротив, была в избытке. Около 40 тысяч человек из числа пострадавших отказались подписывать договоры с помещиками. Двое из них были забиты кнутами до смерти. В село Шабельники стянули войска, устроившие расправу над крестьянами, которая продолжалась несколько недель, а зачинщиков отвезли в Киев и бросили в тюрьму. Мужики начали искать ходоков, которые передали бы царю жалобу на губернатора и генералов. Тогда в дело вмешался Яков Стефанович, член «Земли и воли», первой русской организации социалистического толка, находившейся тогда под влиянием анархических идей. Он внушал крестьянам, будто направляется к царю, чтобы вручить ему прошение от имени двух своих соседей по деревне. Жертвы полицейского произвола дали ему наказ доставить царю и их жалобы. У общин уже вошло в обычай посылать таких ходоков к царю. Как правило, не доехав до столицы, посланцы под конвоем препровождались в родную деревню; однако, опасаясь упреков со стороны общины, они начинали сочинять небылицы, будто царь принял их и снабдил вооруженной охраной на случай, если господа вздумают отобрать его высочайший указ, дарующий мужикам землю и волю. По «возвращении» из Петербурга Стефанович передал крестьянским вожакам императорскую грамоту и «Устав тайной дружины, находящейся под началом Александра II»; внизу красовалась печать совета комиссаров, а рядом – изображение пики и топора. В дружину записались около полутора тысяч крестьян. Впрочем, вскоре по вине одного из членов организации, который, подвыпив, выболтал все тайны, заговор был раскрыт. «Тайная дружина» чигуринских крестьян, ликвидированная в 1877 году, явилась самым впечатляющим успехом пропаганды народников среди русского крестьянства в XIX веке.

Для антимонархического движения это стало поворотным моментом. За годы, прошедшие с объявления воли, революционеров постоянно преследовали неудачи. Никакие теоретические построения, никакие конкретные действия (казалось, было перепробовано все!) не смогли побудить мужика к восстанию. «Бросим ту иноземную, чуждую нашему народу форму наших идей, заменим ее тою, которая ему свойственна, близка и родственна, – пойдет и он за нами. Пять лет тому назад мы сбросили немецкое платье и оделись в сермягу, чтобы быть принятыми народом в его среду. Теперь мы видим, что этого мало, – пришло время сбросить с социализма его немецкое платье и тоже одеть в народную сермягу. В настоящее время мы уже имеем факт первостепенной важности, знаменующий собой этот переход социалистов на почву чисто народную. Стефанович с друзьями создает первую в нашей революционной истории народную организацию, безусловно революционную и народно-социалистическую, которая в несколько месяцев охватывает собою 1¹⁄₂ тысяч[и] крестьян». Этот текст, опубликованный «Землей и волей», тем более знаменателен, что его автор, С. М. Степняк-Кравчинский, был противником тактики Стефановича. Революционное движение разделилось в оценке Чигиринского дела. Общество «Земля и воля» во главе с Г. В. Плехановым и О. В. Аптекманом, отвергло программу Стефановича. Тем не менее некоторые революционеры лелеяли мечту о некоем Пугачеве-социалисте. Один из кружков даже выдвинул кандидата на это звание – Дмитрия Рогачева, который сам, разумеется, и не подозревал, какую роль ему прочили товарищи. Анна Макаревич-Кулишева, близкая к Стефановичу, отправилась за границу к Бакунину, чтобы изложить ему эти идеи, но он объявил себя «решительным противником подобных прожектов». С тем же успехом она пыталась убедить редакцию «Работника» (печатного органа социалистов, выходившего в Женеве) издать брошюру Стефановича. Сама брошюра утеряна, но суть ее благодаря П. Аксельроду нам известна. Стефанович считал, что нужно перестать смотреть на Россию глазами Запада, чья оптика сформировала революционную интеллигенцию, и что необходимо временно принять предрассудки русского народа, встав, если нужно, под знамя русского царя, мифического народного благодетеля.

Крестьяне из Шабельников, прося царя об амнистии в письме, посланном на высочайшее имя в 1880 году, использовали для характеристики происшедшего слово, которое подсказал им их собственный опыт борьбы: «Не знали мы тогда, что эти лица (Стефанович, Дейч и Бохановский. – К. И.) были самозванцы».

Провал декабрьского восстания, отсутствие какой бы то ни было политической открытости, безжалостное искоренение любого инакомыслия, включая неугодные стихи, беззаконие помещиков (или «оргии крепостного права», как окрестил это явление близкий царю сановник) и угнетение Польши побуждали молодежь к прямым действиям, которые могли быть совершены в одиночку или небольшими группами и пробивали брешь в той системе, которая казалась незыблемой. Стены Петропавловской крепости скрывали Алексеевский равелин, мрачную тюрьму с одиночными камерами, о существовании которых знали всего несколько человек. Комендант крепости часто не знал имени вверенных ему заключенных, и только царь мог решить, кто должен сидеть, а кто достоин свободы. С 1825 по 1846 год здесь томился декабрист Гавриил Батеньков. Революционеры 1870–80‐х годов, ставшие узниками равелина, были освобождены в 1905 году. Михаил Степанович Бейдеман, юный офицер, выходец из дворянской семьи родом из Бессарабии, был после сообщения матери о его исчезновении объявлен в розыск и в 1861 году арестован в возрасте двадцати одного года. При нем нашли несколько листков – манифест за подписью «императора Константина I, сына Константина Павловича», призывавший к свержению Александра II. Царь решил держать его в полной изоляции, в четырех стенах одиночной камеры. Сестре Бейдемана, молившей позволить ей навестить арестанта (их мать умерла по дороге в столицу, куда она ехала хлопотать о всемилостивом прощении), его величество изволил ответить, что власти не имеют возможности делиться с ней какими-либо сведениями об узнике. На девятом году сидения в одиночке Бейдеман, пав духом, написал покаянное письмо Александру, оставшееся без ответа, в котором молил об освобождении и обещал верно служить престолу. Еще двенадцать лет он провел в каменном мешке, не видя вокруг себя ни одной живой души. Так он сошел с ума и с утра до ночи оглашал стены каземата рыданиями и воем. В июле 1881‐го он был переведен в психиатрическую клинику, где и умер шесть лет спустя.

Чтобы отвлечь часть русской армии на решение внутренних проблем, польские повстанцы 1863 года пытались возбудить мятеж в самой России. Польские патриоты, жившие в России, напечатали императорский лжеманифест, где «от имени государственной власти устанавливалась полная свобода и равноправность всех проживающих на русской земле людей и полная свобода веры; получение всеми крепостными земли в определенном размере в полное и потомственное владение без всякой уплаты как помещикам, так и казне». Тем же манифестом император освобождал солдат от несения военной службы и объявлял об избрании депутатов в парламент. Крестьяне нескольких деревень прочли «манифест» и, выразив ему одобрение, спрятали подальше от полиции. Заговор был раскрыт, зачинщики расстреляны. Тут мы имеем дело с двойной мистификацией: в отношении крестьян, которым подсунули подложный манифест, и в отношении рядовых активистов, которым внушили, что восстание организовано московским революционным комитетом, предъявив в качестве доказательства поддельное письмо Бакунина, где он высказывался в поддержку восстания.