Двор выжидал более месяца, прежде чем объявить 18 февраля о созыве представительного собрания, предлагая населению подавать свои предложения. В мае рабочие организовали советы, а в октябре, через 9 месяцев после Кровавого воскресенья, политика стала делом каждого, а самодержавие впервые в своей истории уступило часть своей власти народному представительству. Напомним ход событий. В сентябре забастовка печатников в Москве, поначалу неполитическая, кровавое подавление, солидарность рабочих Петербурга. 8 октября распространился ложный слух о том, что якобы арестованы делегаты железнодорожников, собравшиеся для обсуждения вопроса о пенсиях. Это подлило масла в огонь. Забастовка железнодорожников парализовала страну. 11 октября ультраправая газета «Новое время» потребовала радикальных перемен. 12 октября остановилась промышленность. 13 октября в столице был образован Петербургский совет рабочих и солдатских депутатов. По всей стране стачечники выдвигали на баррикадах революционные лозунги. С забастовщиками были солидарны либералы из партии кадетов, муниципалитеты многих городов, «белые воротнички» (служащие), студенты и средние слои населения. 15 октября практически прекратилась подача электричества. 17‐го перестал работать телеграф. В тот же день, выслушав ответ генерал-губернатора Трепова, считавшего, что армия недостаточно надежна и многочисленна, чтобы восстановить порядок, Николай II неохотно подписал манифест, устанавливавший свободу совести, слова, собраний и объединений; неприкосновенность личности; участие в предстоящих выборах в Думу тех слоев населения, которые до этого были лишены права голоса; правило, не допускавшее принятие законов без одобрения Думы; право избранников народа участвовать в комиссиях по проверке законности действий властей. Институционально самодержавие закончило свой век.

Поколение, которое превратило политику в необходимую категорию российской жизни, фактически явилось и участником предстоящей революции 1917 года. Что делали помещики перед лицом угрозы конфискации земель и что делали рабочие, которые получили одновременно и удовлетворение своих интересов на фабрике, и власть советов? Что выражали крестьяне, одетые в солдатскую форму, которые мечтали о конце войны и были полны решимости добиться «черного передела» земель, поддерживая ради этого большевиков после июня 1917 года, и кто утверждал при открытии Учредительного собрания 1918 года, что, даже сидя в разных фракциях, они все находятся тут для того, чтобы получить землю и волю? Что делали те, кто десять лет спустя встали единым фронтом в отчаянном сопротивлении настигшей их массовой коллективизации? Они действовали как классы, имевшие социально-политические цели. Каждая социальная группа отстаивала свои интересы, противопоставляя их интересам других групп, открыто обвиняя власть, а не монарха, выступая за то, чтобы ей противиться, на нее влиять или ее завоевать. Это то, что мы можем назвать превращением социально-экономических слоев общества в политически оформленные общественные классы. С их образованием политика впервые стала в России самостоятельной сферой общественной жизни. Они разрывали связи между прежними социально-экономическими группами и властью, создавая пространство, где классы могли противостоять друг другу и в то же время надеяться на приобретение власти. Таким образом, политическое оформление общественных классов и образование самостоятельной сферы их политики по существу совпадали. Подчеркнем, во избежание недоразумений, что для каждого индивидуума принадлежность к тому или иному классу является только одной стороной его идентичности, поскольку он одновременно втянут и в другие формы общественных связей. В этом нет никакого противоречия: в разных случаях жизни человек может считать для себя главным разные стороны взаимоотношений с обществом. Ни один индивидуум не существует только в одной сфере связей.

Специфический тип модерной политики в России заслуживает по крайней мере трех замечаний. Во-первых, временное измерение: внезапность ее появления и кратковременность существования. Россия стала политическим пространством только благодаря революциям 1905 и 1917 годов, когда, как писал Петр Холквист, все участники событий пытались использовать политику для изменения общества. Но то, что обязано своим возникновением прежде всего революции, никогда не остается на том же уровне после того, как революционная буря затихает и ближайшие цели достигнуты. Позиции, завоеванные в 1905 году, сохранялись на протяжении примерно двух десятилетий, отмеченных тремя революциями, Первой мировой и Гражданской войнами: период слишком короткий для того, чтобы радикально покончить со старой моделью, и слишком нестабильный для того, чтобы закрепить приобретенное и воспрепятствовать его разрушению.

Второе замечание касается последствий того, что единодушно называют раздробленностью русского общества. Ощущение необходимости уничтожения системы сословий было в ту эпоху всеобщим. Этого требовали крестьянские движения 1905 года. Выборов на всеобщей основе, а не по сословному принципу, требовал от царя делегаты земского съезда. После масштабного политического кризиса 1907 года, называемого в историографии Третьеиюньским государственным переворотом, когда царь распустил II Государственную думу и изменил избирательное законодательство, произошла приостановка, если не отход от политического оформления классов. Система сословий повсеместно развалилась, но не была уничтожена.

Третье замечание касается большевистской концепции общественных классов. В своих работах 1899–1901 годов молодой Ленин пришел к выводу, что в России нет политически оформленных общественных классов. По его мнению, капитализм в России не привел к спонтанному рождению современных классов. Таким образом, без классов – а значит, и без классовой борьбы – путь к революции был прегражден. Эта неспособность русского капитализма требовала вмешательства политического фактора в естественный ход русской истории. Поэтому в своей работе «Что делать?» Ленин обозначил проект создания политической партии, предназначенной для выполнения комплексной задачи объединения разных социальных слоев – крестьянства, промышленного пролетариата, а также всех тех, кому самодержавие мешало развиваться, – в борьбе против царской власти, что означало одновременно создание классов и завоевание политического пространства. Но партия не должна была забывать о своей собственной цели – социалистической революции. Партия знала, какой класс призван развиваться для строительства нового общества и какие классы обречены на исчезновение. Партия мыслилась как орган чисто политический, но с врожденным пороком самодержавия: она исключала социальную автономию и сохраняла монополию критерия законности власти. В конечном итоге эта партия, развившись в данном дискурсе, не создала ни классов, ни политического пространства, а придя к власти, была вооружена идеологией, в которой иллюзия научного знания будущего служила опорой легитимности власти.