– Здравия желаю, товарищ подполковник! – изобразив полную покорность, поприветствовал он.

Круча должен помнить, как он помог ему пройти на похороны Загорцева. И вообще, Антон всегда выказывал ему свою лояльность. И нет причины вставать им в «бычку» друг с другом. Если, конечно, мент ничего не знает…

– Ну здравствуй, здравствуй… Как настроение?

Дождавшись, когда Антон присядет, Круча протянул ему пачку сигарет:

– Можешь закурить, если охота…

– Да нет, я в камере накурился… Кабинет у вас не для допросов, хороший кабинет. Даже закурить рука не поднимается…

Подполковник Круча был начальником ОВД, и кабинет у него соответствующий. Большие лакированные столы, компьютеры-факсы, евроремонт.

– Ну почему не для допросов? Я тут хоть и за начальника, а ежовые рукавицы еще не снял. В уголовном розыске их выдают, или ты не знал?

– Шутите, наверное? – смятенно улыбнулся Антон.

– Может, и шучу. А может, и нет… Вот думаю, что с тобой делать? Отпустить или как?

– Отпустить! Сроки все вышли… Только вы не думайте, я жаловаться не собираюсь!

– Какой-то ты весь мягкий, пушистый, аж дотрагиваться страшно, вдруг обман?

– Да нет, какой обман? Я милицию уважаю. Сам в ФСБ служил.

– Где?

– Ну, пограничные войска, это же ФСБ.

– Это хорошо, что ты служил… Плохо, что с девушками плохо себя ведешь…

– Так это смотря какая девушка… Сама же легла, а я виноват. Но вы же знаете, в таких случаях женщина всегда права… Она же подставить меня хотела…

– Зачем ей тебя подставлять? Она же даже заявление писать не стала. Пожалела тебя, дурака. А ты говоришь, заявление!

– Так что, нет заявления? – обрадовался Антон. – А чего я тогда здесь?

– Пятнадцать суток еще не закончились, – благодушно улыбнулся Круча.

– Пятнадцать?! Почему пятнадцать?

– А больше за административное правонарушение не положено.

– Не понял.

– А, по-твоему, можно безнаказанно разбрасываться навозом?

– Чем? – похолодел Антон.

– Навозом. Это вы хорошо придумали, семьдесят пять процентов государству. Смешно. Только мне вот почему-то обидно. За людей своих обидно, которые жизнями своими рискуют, чтобы наш город спокойно спал. А ты их дерьмом облил…

– Что-то я не ничего не понимаю! – изобразил недоумение Антон. – Какое дерьмо?

– В которое ты сам вляпался… Где навоз взяли?

– Какой навоз?

– Который в «МАЗ» загрузили… Не бойся, «МАЗ» хозяину вернули, уголовного дела по факту угона не заводили… Так где вы навоз взяли?

– Не знаю, о чем вы говорите!

– Не хочешь по-хорошему? – изумился Круча. – Дурак ты, Антон. Ведь в «МАЗе» твои пальчики остались… И друг твой наследил. Сергей его, кажется, зовут… Да не бойся ты, мы же твоего друга не привлекаем, хотя могли бы с него пальчики снять, для образца. Но мы на тебе отыграемся. Пятнадцать суток – и гуляй на все четыре стороны… Так все-таки где навоз взяли?

Навоз Сергей с Антоном взяли на заброшенной ферме. Угнали «МАЗ», лопатами загрузили машину, подвезли к зданию милицию и от всей души вывалили дерьмо на землю… Но признаваться в этом Антон не собирался. Не верит он ментам. Тем более что не могли они с Сергеем оставить пальчики, потому как перчаток с себя не снимали. А если даже есть след, самая лучшая тактика – идти в несознанку. И твердо стоять на своем.

– Не понимаю, о чем разговор?

– Странный ты какой-то, Порываев, – продолжал удивляться Круча. – Я же тебе сказал, что нет уголовного дела по факту угона «МАЗа». Но будет! Не хочешь по-хорошему признавать доказанный факт, заставим по-плохому.

– На пятнадцать суток по решению суда сажают, – угрюмо буркнул Антон. – Не имеете права здесь держать.

– Жаловаться будешь?

– Нет. Жалуются те, за кем вина. А я безвинный. Буду за правду страдать.

– Да ты еще и идейный.

– И патриот своей страны!

– Ух ты! А ведь я тебе верю… Ладно, так и быть, отпущу тебя. Даже на принцип идти не буду. Ты не будешь, и я не буду… Даже протокол заводить не стану. Просто скажи мне, что ты нам нагадил, и сегодня же ты будешь дома…

– Не, ну если вы хотите, чтобы я взял на себя чужую вину…

– Нет, я хочу, чтобы ты признал свою вину. Хочу посмотреть, можно ли с тобой в разведку идти.

– А что нам вместе в разведке делать?.. Да и не знаю я ничего про навоз. Вы меня с кем-то спутали. Вы отпечатки пальцев еще раз сравните, там ошибка какая-то…

– Я думал, ты умный человек, Порываев. Ну ладно, если ты такой упрямый, то посиди, подумай…

Антона отконвоировали обратно в его камеру, но спустя два часа, без всяких объяснений, перевели в карцер. Менты не смогли взять его словом, поэтому прибегли к психологическому давлению. Но он справится, он ничего не расскажет им о своей сопричастности к злой шутке с навозом, к одному звену из кровавой цепи… И жаловаться он не будет, чтобы не озлоблять ментов. Он – человек упрямый, но хитрый. Однажды он уже выбрал тактику в общении с Кручей – побольше такта и поменьше внутренней слабости, так он будет вести себя и дальше. Пока его не выпустят на свободу…

Он слышал, что в карцере можно только сидеть, но, как оказалось, там его ждал топчан – без матраца и белья, но на нем можно было лечь, вытянувшись во весь рост. Что Антон и сделал. Глянувший в глазок надзиратель ничего не сказал, значит, не так уж все и плохо… И ужин ему подали вполне сносный – горячая каша, сдобренная куском селедки, даже чай оказался сладким. А ведь в карцере, говорят, держат на хлебе и воде.

Но все же был в карцере недостаток, который, судя по всему, никто не собирался устранять. Решетка в окне была, а от стекла осталось одно только воспоминание. Если днем было не очень холодно, то с наступлением ночи из окна потянулся студеный воздух. А у Антона, как назло, не было ни подушки, ни одеяла, чтобы хоть как-то защититься от этой напасти. И рюкзак у него забрали перед тем, как разместить в карцере. Снять свитер было бы непростительной глупостью, дыру все равно плотно не закроешь, а замерзнешь гарантированно.

Ночью после отбоя Антон долго лежал в позе эмбриона, пытаясь согреться. То ли это удалось ему, то ли организм привык к холоду, но все же он заснул…

Проснулся он посреди ночи. От какого-то стука. Что-то холодное и сыпкое хлестнуло его по лицу. Пока он соображал, о прутья решетки на окне стукнулось что-то металлическое. И тут же в камеру влетел, рассыпаясь, ком земли…

– Э-э, я не понял! – недоуменно пробормотал Антон.

Он попытался подтащить кушетку к окну, чтобы выглянуть наружу, но та мертво была вмурована в пол. И ни стула в камере, ничего, что могло бы поднять его на нужную высоту. А через окно снова швырнули в него землю, большая часть которой обрушилась ему на голову… Шорх-шорх… Шорх-шорх…