Она подстриглась, но не просто подровняла прическу или выбрала другой стиль. У новой Селестии почти не было волос, она носила стрижку «Цезарь», как у меня. Я провел рукой по волосам, представив, что ее голова на ощупь такая же. Но стрижка не делала ее мужеподобной; даже через улицу я мог разглядеть ее большие серебряные сережки и красную помаду; но Селестия стала более жесткой. Я глазел на нее, надеясь перехватить ее взгляд, но она меня не чувствовала. Она ходила по магазину, указывая на что-то, помогая покупателям выбирать подарки, улыбаясь. Я смотрел на нее, пока не замерз, потом пошел назад в машину, растянулся на заднем сиденье и заснул как убитый.

Проснувшись, я увидел ее снова, но ее копия ушла. Она была одна, пока не пришел длинный брат, который выглядел как гибрид «Вайба»[85] и GQ[86]. Я смотрел, как Селестия с ним разговаривает, но потом она бросила взгляд в мою сторону, и улыбка сползла с ее лица, как что-то скользкое. Я не совсем верю в телепатию, но я знаю, что раньше мог говорить с ней без слов, и я попросил ее выйти на улицу, перейти дорогу и встретиться со мной на тротуаре. Я держал ее несколько секунд, а потом она отвернулась. Я подождал еще, надеясь, что она восстановит связь, но она вернулась к текущей работе и вдруг прижала куклу к груди. Брат улыбнулся, и, хоть я и не видел, я знаю, у него во рту сверкнули два ряда безупречных зубов. Без моего на то разрешения язык прошелся по дыре в нижнем ряду зубов. И также без моего разрешения моя рука нащупала брелок с ключом в переднем кармане штанов.

Этот брелок был среди вещей, которые я вынес из тюрьмы в бумажном пакете. Ключ от машины в резиновой шляпке подойдет к ждущему детей седану. Не знаю, ездит ли на нем Селестия, но, где бы он ни был, эти ключи смогут включить зажигание. Толстый, беззубый ключ открывал дверь в мой офис, и спорю на что угодно, слесарь исправил это быстрее, чем ты успеешь произнести «признан виновным». Последний ключ, копия копии копии, подходил к входной двери милого домика на Линн Вэлли Роуд. Об этом ключе я думал чаще, чем следовало. Пару раз я открывал рот и проводил зазубренным концом по языку.

На бумаге этот дом никогда не был моим. Мистер Д. передал собственность в дар Селестии с единственным условием – не трогать Старого Гика. Как кинозвезды умирают, завещав состояние пуделю. Дерево вписали с именем, но «Рой Гамильтон» в толстой папке документов по сделке упомянут не был. Это «временное решение», – обещала она, свадебный подарок нам обоим. «Ключ у тебя в кармане», – говорила она.

И ключ сейчас лежит у меня в кармане, но подойдет ли он?

Селестия не подала на развод. Когда она не навещала меня уже год, я спросил Бэнкса, может ли она расторгнуть брак, не предупредив меня, и он сказал: «Технически нет». Я знаю, что она написала мне письмо и бросила меня, но это было два года назад, когда у меня впереди маячил гораздо больший срок. Но за два года она могла бы преспокойно развестись с мужем, если бы хотела этого. И вполне успела бы вызвать слесаря.

Ключи у меня в кармане позвякивали, как бубенцы, и я вернулся в «Крайслер», запустил двигатель и поехал на запад. Нажимая на педаль газа, я думал об одной вещи – о потертом медном ключе весом легче монетки и с надписью ДОМ.

Я знаю этот дом как свое собственное тело. Прежде чем открыть дверь, я почувствовала в его стенах чье-то присутствие, как крошечные схватки внизу живота говорят, что уже скоро, хотя прошло только три недели. Когда я зашла в вестибюль, кожа на моих руках съежилась и пошла мурашками, посылая летящие искры в бег кровяных телец.

– Ау? – крикнула я, не понимая, чего ожидать, но зная, что я не одна. – Кто здесь? – возможно, мне являются призраки, но в духов я не верю. Призрак – это воплотившаяся память, а дух – это человеческая душа, которая отделилась от тела, но продолжает ходить по земле. – Ау? – повторила я, уже без уверенности, во что я верю.

– Я в столовой, – прогудел мужской голос, который явно был земным, и знакомым и чужим одновременно.

Там во главе стола, сплетя пальцы и поставив подбородок на руки, сидел Рой. Мои руки были заняты дурацкими покупками для запланированного с Тамар вечера: лимонный сорбет, просекко, шоколад с красным перцем и печенье-рыбки для малыша.

– Ты не сменила из-за меня замки, – он поднялся со стула, его лицо сияло от радости. – После всего, что было, ты все равно хотела, чтобы мой ключ подходил.

Он взял сумки из моих рук, будто это была cамая естественная в мире вещь, и я осталась стоять ни с чем.

– А Дре к тебе едет, – сказала я, идя за Роем в кухню. – Сегодня выехал.

– Я знаю, – сказал он. Сумка с едой будто заключила между нами перемирие. – Но я не с Дре хотел поговорить.

Я потерла руки, чтобы унять покалывание, а он поставил сумку на столешницу, повернулся ко мне и раскинул руки, широко улыбаясь – в нижнем ряду зубов темнело черное пятно.

– Ну, ты что, не приголубишь брата? Я через столькое прошел, чтобы добраться сюда. Не нужны мне эти христианские полуобъятия. Я хочу по-настоящему.

Я подошла к нему на ногах, которые казались мне чужими. Он заключил меня в объятия, и я осознала, что это мой муж, а не какие-то игры разума. Это был Рой Отаниель Гамильтон. Он казался больше, чем был, когда жил здесь, а его тело стало более твердым и мускулистым, но я узнала его энергию, которая готова была выплеснуться. Не осознавая своей силы, он сжал меня так сильно, что у меня закружилась голова.

– Я вернулся, Селестия. Я вернулся.

Он отпустил меня, и я жадными глотками наполняла легкие воздухом.

Лицо Роя стало шире, и морщин прибавилось с тех пор, как я видела его в последний раз два года назад. Я поднесла руку к своему гладкому от макияжа лицу и затем вспомнила о своей голове, выбритой почти начисто. Я почти захотела извиниться, вспомнив, как он любил брать одну прядь моих волос и катать ее между пальцами. Иногда он говорил вслух, что у Роя III должны быть его глаза, но мои волосы.

Он подготовился к этой встрече; крахмальный запах его новой рубашки мешался со сладковатой отдушкой парикмахерского крема. А меня застали врасплох, когда я выглядела и чувствовала себя как вечер тяжелого дня.

– Я не хотел тебя вот так вот караулить, – сказал он.

Должно же быть какое-то слово, думала я, чтобы описать это чувство, когда ты удивлен, но в то же время понимаешь, что это мгновение было абсолютно неизбежным. Попадаются иногда истории о тех радикалах из шестидесятых, которые случайно убили копа, а может, и специально, не знаю. Но они скрывались, жили под другим именем и вели чистую, скучную жизнь. Толстели, закупались в супермаркете. И вот однажды они возвращаются домой, а там их ждет ФБР. В газетах их плоские лица всегда выглядят потрясенными, но не удивленными.