Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Удачи, — сказала Сашка, и ее голос дрогнул. Она сама не знала, почему сказала то, что сказала, именно в такой форме. Но слово — не воробей. Сашка повернулась и, все ускоряя шаг, пошла по улице Сакко и Ванцетти по направлению к институту.
Откуда он взялся?! Почему явился к ней именно сейчас, когда над ней висит, как призрак гильотины, сессия? Когда мама лежит на сохранении, а Валентин нарочито бодрым голосом рассуждает, как все будет хорошо? Летом она не думала о Косте… Вернее, думала только тогда, когда видела его перед собой — такого же солового и отрешенного, как она, Сашка. Тогда ей было не до Кости, она превратилась в лужицу растопленного воска, видела небо насквозь, но не могла пройти в обыкновенную дверь. А первого сентября он сел рядом с Женей, и Сашка решила, что это знак судьбы, и думать в этом направлении дальше нежелательно.
Зачем она ввернула ему о каких-то проститутках?
А зачем он спал с Женей в новогоднюю ночь, даже, между прочим, не поссорившись с Сашкой? Вот если бы они поссорились, орали друг на друга, хлопали дверью на весь институт… Тогда было бы понятно. Сашка, конечно, все равно не простила бы. А может, и простила, потому что ссора — это все-таки одно, а вот так, просто взять и напиться, и прыгнуть в чужую постель…
У порога института тесной группкой стояли третьекурсники. Захар обернулся, махнул Сашке рукой:
— Привет, молодая здоровая смена! Как дела?
— Пока не родила, — в тон ему отозвалась Сашка и удивилась себе: у кого в общаге она подхватила эту пошлую присказку?
Но третьекурсники разом заржали, будто услышав удачную шутку.
* * *
Наступил октябрь.
Сашка сидела в четырнадцатой аудитории, а напротив сидел Стерх, и они молчали вот уже пятнадцать минут. У Сашки пересохли губы; все слова, которые она могла сказать — «Я стараюсь», «Я честно работаю», — «У меня не выходит», — «Я не могу», — все эти слова были уже много раз сказаны. Стерх, грустный, осунувшийся, чаще обычного поводил плечами, как будто горб за спиной очень мешал ему.
За окном лил дождь. Шелестела вода в трубе. В чуть раскрытую форточку влетали крохотные капли.
— Как ваши успехи в классе специальности? Олег Борисович, кажется, вами доволен…
В последние недели Сашкиным прибежищем стали, как ни странно, Портновские упражнения. Головоломные, иногда почти калечащие, они получались, поддавались усилию. А «пробы» Стерха не поддавались; вот уже почти неделю Сашка даже не пыталась браться за плеер. Ей было противно, даже не так: ей было омерзительно.
— Вы работали вчера?
— Нет.
— А позавчера?
— Николай Валерьевич, я не могу!
Горбун тяжело покачал головой:
— Плохо дело, Александра. Я терпеть не могу кому-то угрожать, кого-то ругать… Кого-то наказывать… Но сейчас вы себе — самый страшный враг. Только вы, больше никто. Идите, подумайте о своей судьбе… О зачете. Об экзамене, до которого осталось чуть больше года. И о том, как отнесется к вашему «не могу» ваш куратор… Как только у вас появится охота заниматься — дайте знать. Я готов проводить с вами дополнительные занятия. Я буду помогать вам, чем только смогу. Но вы — вы сами — должны переступить в себе черту. Должны решиться.
* * *
Денис Мясковский ждал своей очереди на индивидуальные к Портнову, ел чипсы из пакетика. Сашка уселась рядом с ним на подоконник.
— Деня, у меня к тебе серьезный вопрос.
— Давай.
— Лилия Попова — она кто?
Денис поперхнулся. Чипсы сперва встали ему поперек глотки, а потом разлетелись по коридору веером крошек.
— Блин! — прокашлял Мясковский.
Сашка похлопала его по спине. Мясковский отдышался.
— Долго думала? — спросил обиженно.
— Мне важно знать, — сказала Сашка. — Я валю введение в практику.
Денис удивленно на нее воззрился.
— Ты?!
— Ну да. Валю абсолютно, всухую. Мне важно знать, я хочу… понимаешь, может быть, реально поменять куратора? А?
— У тебя Коженников, — медленно сказал Денис.
— Да, — Сашка нервно потерла ладони.
— Не завидую. Лизка, например, если при ней сказать «Коженников», сначала белеет и начинает трястись, а потом дает в рожу. А потом ты, с окровавленной физиономией долго ей объясняешь, что имел в виду Костика, который нормальный парень и сам из-за папаши страдает…
— А Попова? — жадно спросила Сашка. — Ты пробовал с ней договориться как-то?
Денис помрачнел.
— Вообще-то… знаешь… она мягко стелет. Только жестко спать. Вообще, я тут с ребятами говорил, все кураторы одинаковые. Просто одни ругаются матом, а другие нет.
Денис ухмыльнулся, довольный своей шуткой, и хотел что-то еще сказать, но в этот момент открылась дверь тридцать восьмой аудитории, и в коридор вышла Женя Топорко, очень бледная и сосредоточенная.
Они с Сашкой встретились глазами. Женя вдруг вспыхнула, высоко подняла подбородок и прошла мимо без единого слова.
— Чего это она? — пробормотал Денис, подхватывая сумку. — Ну, пожелай мне…
В этот момент в дверях аудитории появился сам Портнов с незажженной сигаретой за ухом.
— Заходите, Мясковский, и откройте пошире окно… Самохина, это ваше время? Что вы здесь делаете?
— Она спрашивает, можно ли поменять куратора, — сообщил простодушный Денис. Сашка обомлела.
Портнов бросил на нее внимательный взгляд.
— Нельзя, — сказал коротко. — Мясковский, окно открывайте, я буду курить. Самохина, до свидания.
* * *
На другой день солнце поднялось, чистое и даже теплое, окруженное легким эскортом мелких прозрачных облаков. Сашка пропустила первую пару — физкультуру. Когда соседки убрались на свою специальность, она открыла шкаф и там, в тесноте своей и чужой одежды, нащупала старую зимнюю куртку.
Сунула руку в правый карман. Пусто.
Сунула руку в левый карман. Тоже пусто, только несколько мелких монет.
Ему почему-то вспомнился тот день, когда Лиза Павленко ни с того ни с сего обвинила ее в краже ста долларов. И как Сашка догадалась, что купюра завалилась за подкладку. Вернее, на секунду увидела ее… Больше таких прозрений с ней не случалось. Или почти не случалось.
Почти без надежды она снова сунула руку в правый карман куртки и за подкладкой, за тонкой синтетической тканью, нащупала бумажный прямоугольник.
Нетерпеливо расширила дыру в кармане. Вместе с крошками и нитками вытащила визитную карточку без имени — с одним только номером телефона. Мобильного, хотя здесь, в Торпе, мобилки до сих пор были редкостью.