Труба громко, на весь лагерь, играет простую мелодию — и наша вожатая сразу начинает кричать: «Девочки, побыстрее… спать… все ложатся спать… чтоб не было никаких разговоров… все ложатся!»

Я сразу быстро выхожу из нашего дома, потому что мы самые младшие и нас запихнули в дом, а мне хотелось в палатку — я никогда не жила в палатке. Иду к Ёлке, подошла к её палатке, кричу: «Эллочка!» Она выходит, смотрит на меня, потом говорит:

— Всё у тебя хорошо? — Всё хорошо, — говорю.

Она меня обнимает, и мне хочется, чтобы это было подольше, потому что я сразу вижу нашу детскую, столовую, кухню, мне кажется, что я дома. Она целует меня, я ещё немножко к ней прижимаюсь, быстро её целую, бегу обратно и кричу: «Спокойной ночи!»

«Просыпайся!.. Просыпайся!.. — слышу голос. — Ты когда-нибудь проснёшься или нет!.. Сейчас тебя водой оболью…» Я открываю глаза — близко-близко чьи-то глаза и чьи-то руки меня трясут. Я смотрю в эти глаза и ничего не понимаю — глаза неизвестные и очень сердитые! «Все уже давно проснулись и оделись», — кричит голос, глаза отодвигаются, и я понимаю — это наша пионервожатая Соня.

Я сажусь на кровати, но она от меня не отходит. «Надо сразу просыпаться и вставать, как только горн сыграл побудку. — Она говорит сердито и очень громко. Я встаю и быстро одеваюсь. — Почему ты не встала, когда горн играл?» — продолжает она, и мне кажется, что она трясётся от злости. «Я спала и горна не слышала», — говорю. Когда же она от меня отстанет? — думаю. «Значит, ты у нас спишь как младенец!» Никак она от меня не отстанет, дура, вот ведь дура, думаю. «А может, ты у нас и в кровать писаешь?» — Она смеётся, и кажется, что она говорит «гы-гы-гы!». И тут я думаю: она не только дура, но она ещё и чертовка! И я сразу вспоминаю, как Мама как-то раз сказала: «А ведь люди и во дворе воюют, и в квартире». Я тогда не поняла, как можно воевать во дворе и особенно в квартире. Мама мне объяснила, и сейчас я понимаю: эта Соня со мной «воюет»! Значит, и мне надо «воевать»! Я тогда говорю себе: «Нина, сядь», потом закидываю голову, как Ёлка, смотрю Соне в глаза, как Мамочка, и холодно говорю: «Я не писаю в кровать! И никогда не писала!» — и продолжаю смотреть ей в глаза. Она вдруг отворачивается от меня и кричит: «Всем быстро на линейку, на линейку!»

Линейка мне понравилась, особенно когда флаг поднимают и он всё выше и выше! Главная пионервожатая у нас очень хорошая — у неё лицо весёлое и доброе. Я шла на завтрак, она идёт мне навстречу, я ей улыбаюсь, она смеётся и говорит: «Ух какая!» — и по голове меня потрепала.

После завтрака рассказала Ёлке про эту нашу Соню. Ёлка подумала и спросила: «Ты хорошо на неё посмотрела?» — «Наверное», — говорю. «Она от тебя теперь отстанет, — говорит Ёлка, — а если не отстанет, ты мне скажи, я с ней сама поговорю!»

Я ужасно обрадовалась — мне так приятно, что Ёлка хочет за меня заступаться! Я, правда, привыкла уже давно сама за себя заступаться, но это так здорово, когда у тебя есть старшая сестра!

Мы приехали в воскресенье, а сегодня среда. Я никогда не думала, что люди могут так жить — от скуки здесь можно «сойти с ума». На речку нас не водили, в лес не водили, всё время мы «строем» куда-то ходим, с одного места на другое, но в лагере, потом где-нибудь сидим, и нам рассказывают про пионеров, как важно и «почётно» быть пионером, и ещё про что-то — так это всё ужасно скучно, что даже трудно терпеть. Я не слушаю, а думаю, как мне незаметно где-нибудь сбежать и войти в лес — там я немножко похожу, увижу кусты, деревья, ягоды — я в Свердловске ягоды видела, когда мы с Ёлкой шли через лес смотреть водонапорную вышку.

Вдруг после полдника ко мне подходит Ёлка и тихо говорит: — Через пять минут незаметно подойди вон к тому дереву. — И рукой показывает мне это дерево — оно в начале леса.

— Мы в лес войдём?! — Я чуть от радости не закричала.

— Тихо! — сердится Ёлка. — Всё испортишь!

Подхожу незаметно к этому дереву, а за деревом уже стоит Ёлка. Она хватает меня за руку, и мы с ней входим в лес. Здесь так красиво, так прохладно! Мы идём по тропинке, а Ёлка почему-то держит меня за руку как маленькую. Тропинка выходит на поляну, я остановилась и даже крикнуть не могу от радости — на поляне сидит Бабушка. Я как брошусь к ней! Бабушка смеётся: «Деточка, деточка, ты меня уронишь!»

Мы сидим на тонком одеяле, а посередине этого одеяла на газете стоит чудо-печка, а в ней… ПИРОГ С ЧЕРНИКОЙ! Мы с Ёлкой его едим! И запиваем чаем — его тоже Бабуся привезла в бутылке! И стаканы она привезла. Ёлка вдруг спрашивает:

— Бабушка, а почему ты не ешь?

— Эллочка, милая, я очень плотно поела перед выходом, я не хочу есть, — говорит Бабушка. А Ёлка, совсем как Мамочка, спокойно и понятно говорит:

— Дорога сюда — это три с половиной часа, может и больше, туда-обратно — семь часов, и с нами ты пробудешь не меньше часа, так что, пожалуйста, Бабушка, ешь пирог и выпей чаю из моего стакана.

Бабушка смотрит на неё с такой любовью и говорит:

— Хорошо, хорошо, детишки, я съем кусочек.

Какой вкусный пирог, как хорошо и спокойно нам на этой поляне! Я смотрю на Бабушку, на Эллочку, на поляну, на лес — и мне кажется, что я дома.

— В следующую среду приеду опять, в это же время, покормлю вас… и погляжу на вас! — смеётся Бабушка.

— Ты приедешь? — Я так радуюсь!

— Ну конечно, Бог даст, всё будет хорошо, обязательно приеду! — И Бабушка кивает головой.

Нам пора в лагерь, а так хочется ещё с Бабушкой посидеть, но нельзя! И Бабушке пора домой. Мы собираем все её вещи, кладем в сумку, Бабушка обнимает нас, гладит, целует в голову — сначала меня, потом Ёлку. И уходит по тропинке в лес, оборачивается, мы машем ей — и всё, её не видно.

— Побежали до опушки! — командует Ёлка. И мы бежим, на опушке останавливаемся. Ёлка говорит: — Ты здесь выходи из леса и быстро иди куда-нибудь в район столовой, а я через пять минут выйду правее. Вечером пришла говорить Ёлке «спокойной ночи» и спрашиваю:

— А когда Мама приедет?

— Родительский день тут только один раз за смену, — говорит Ёлка мрачно, — а когда, не знаю.

— Да что они, с ума сошли! — Я в бешенство пришла. — Что им, жалко, что мы Мамочку ещё увидим два-три раза, обалдели совсем, чёрт бы их побрал!

— Не ругайся! — важно говорит Ёлка. — Мама не любит, когда мы ругаемся.

— Мы с тобой здесь одни, — говорю.

— Тем более, — говорит она серьёзно.

Ну наконец-то мы дома! Мне так этот лагерь надоел, а дома так хорошо! Сидим за столом, и мы с Ёлкой рассказываем про лагерь. Я рассказываю, что, когда я приходила вечером к Ёлке сказать «спокойной ночи», кто-нибудь из девочек в палатке говорил: «Элка, иди — «ночной сторож» пришёл!» Говорю Анночке:

— Там так скучно, что можно с ума сойти, глупая и противная вещь этот лагерь!

— Жоржик, ты представляешь, их купаться ни разу не водили, а лето было жаркое! — возмущается Мама.