– Э-э, нет такого вора… – покачал головой Вадик. – Я узнавал.

– Как это нет, если есть. Я его короновал.

– И про тебя никто ничего не слышал.

– А ты кто такой, чтобы обо мне говорить? Какой вор тебя на хату ставил?

– Это не важно.

– Не важно?! – взревел Сандро. – Это ты мне говоришь – не важно? Да я тебя рвать сейчас буду, морда!

Медленно и неотвратимо он поднял тяжелую длань. Вадик словно парализованный наблюдал, как он ее кладет ему на лоб. Все так же медленно, но с неимоверной силой пальцами он сдавил височные кости. Вадик взвыл от боли, не сразу, но вырвался из захвата. Пошатнувшись, восстановил равновесие. И даже попытался ударить Сандро, когда тот шагнул к нему. Но грузин легко перехватил его руку, взял на излом – хруст сломанной кости, болезненный стон. Но мучился Вадик недолго. Илья слышал про стиль пьяной обезьяны в карате, но, похоже, дядя Сандро проповедовал школу «трезвого орангутанга». Он махнул своей рукой как будто небрежно, но та ударила Вадика по затылку с такой силой, что голова едва удержалась на плечах. Зато он сам не удержался на ногах, без чувств рухнул на пол. Упал и остался лежать, не подавая признаков жизни.

– А ты что скажешь, сын шакала? – глянув на Илью, спросил Сандро.

– Я… Я здесь ни при чем… Мне все равно… – жалко пролепетал он.

Встреча с живым Кинг-Конгом не произвела бы на Илью столь убийственное впечатление, как противостояние с чудовищным грузином. Он уже не думал об авторитете, которым более-менее пользовался в камере, его не заботило, как будет он жить дальше. Страх парализовал его, превратил в безропотного кролика. Теперь он знал, что это такое – настоящий уголовный монстр, леденящие душу кошмары воплотились в не менее ужасающую явь.

– Что скажешь? – обращаясь к Тенгизу, спросил Сандро.

Илья также глянул на молодого грузина – чуть ли не с мольбой во взгляде. А тот повел себя, как шакал, почувствовавший страх жертвы.

– Он тоже смеялся надо мной.

– Как над тобой смеялись?

Тенгиз стал пунцовым от стыда, но все же признался.

– На дючок меня посадили, сказали, чтобы я крыльями махал… Сказали, орлом надо быть, чтобы вором стать…

– Развели тебя, Тенгиз. Как лоха развели… – осуждающе покачал головой Сандро.

И снова вперил в Илью свой разрушающий взгляд.

– Зачем ты с Тенгизом так сделал? Ему нельзя теперь законным вором быть.

– Я здесь ни при чем, – в панике мотнул головой Илья.

Краем глаза он заметил, с каким злорадством смотрит на него из-под шконки Парасюк, но перспектива оказаться на его месте пугала не очень. Куда больше он боялся попасть под горячую руку Сандро.

– Ни при чем, говоришь? Тогда на очко давай. Снимай штаны и махай руками, как Тенгиза заставлял.

– Я не заставлял. Он сам, – не чувствуя языка, пробормотал Илья.

– И ты сам! Давай!

На негнущихся ногах Илья подошел к сортиру, взялся за верхний срез спортивных штанов – осталось только снять их и занять место на толчке. И руками махать не надо – по любому позор на всю тюремную жизнь.

– Ну, чего застыл, как неживой? – поторопил его Сандро. – Давай, быстрей, пока я добрый!

Илья и хотел бы поторопиться, да не мог – ноги как будто вросли в землю.

– Ты что, не понимаешь?

Грузин повел плечом, будто собираясь ударить. Илья зажмурил от страха глаза, но с места не сдвинулся.

– Считаю до двух! Раз… Два!

На счете «два» в голову Илье врезался кулак – тяжелый, как сама тюремная жизнь. Теряя сознание, он почувствовал, как падает на грязный пол, ощутил, как в живот с чудовищной силой врезается нога…

Саша Лыпарев беспомощно пожимал плечами. Похоже, он действительно засунул Сандро в двести четвертую камеру без всякой задней мысли.

– Да надо было его разместить, я и разместил. Я ж не знал, что он права качать начнет.

– Он в законе, – неуверенно сказал Андрей.

– Да какой он там в законе. Вор виноградный. Никто его не знает.

– Да, но порядок свой поставил. И человека чуть до смерти не забил.

Сложность ситуации заключалась в том, что вчера вечером Сандро жестоко избил Илью. Тяжелое сотрясение мозга, перелом носовой перегородки, выбиты зубы, грудная клетка в гипсе, мочится кровью. Он сейчас в санчасти, уже оклемался, но состояние – мертвому легче позавидовать, чем ему. И Вадик тоже в санчасти, с переломом руки, но для того больничный режим в радость.

– Мне же отвечать, не тебе.

– И мне тоже.

– Перед родственницей, да?

– Тебе не все равно? – раздраженно махнул рукой Андрей.

И перед Нилой ему отвечать, и Вика будет в претензии. Одно хорошо – повод встретиться с ней будет и поговорить. Тоскливо без нее, заноза в сердце ноет.

– Да ладно тебе, не злись… И вообще, не надо на меня так смотреть. Я ж тебе пошел навстречу с этим гаишником, а мне за него могли голову оторвать – он же мент, по нему особая камера плачет. Переводить его буду…

– С ним-то как? – без особого интереса спросил Андрей.

– Да как, покуражились, под шконку загнали, на том и успокоились. А потом Сандро, будь он неладен…

– Да, накуролесили мы с тобой, Саша.

– Ничего, бывает и хуже.

– Что с этими грузинами решать будешь?

– Да что, пусть в двести четвертой остаются. Тенгиз уже не поднимется, а Сандро пусть кирует. Поговорю с ним, если не успокоится, в карцере сгною. Ты же знаешь, за мной не заржавеет.

За Лыпаревым числилось немало недостатков – как в работе, так и по моральным качествам. Но все же коэффициент его полезного действия был выше нуля, да и надежный он человек. Поэтому Андрей, уходя, дружески похлопал его по плечу. Им сейчас обоим нужна была поддержка. В сущности, ситуация привычная. Хоть в лепешку расшибись, но без чрезвычайных происшествий в тюрьме не обойтись, более того, здесь они, как черствый хлеб на завтрак. Сегодня одно, завтра другое, и хорошо, если без летального исхода или, что еще хуже, бегства из-под стражи…

Только Андрей вошел в свой кабинет, только полез в тумбочку за коньяком для успокоения нервов, как в дверь постучались. И снова мрак постылого тюремного царства разбавил благоухающий луч счета – это в кабинет вошла Вика.

– У меня плохая новость, – угрюмо усмехнулся он.

– Я знаю, – недовольно глянула на него Вика. – Теплицын в санчасти.

– Да, и вряд ли он сможет давать показания в ближайшее время.

– Почему так случилось?

– А потому что ты упросила Каракулева избавить Илью от моей опеки, и он это сделал – вывел его из моего ведома вместе со всей камерой. Я потерял над камерой контроль, в итоге Теплицын оказался на больничной койке.