А он боялся, что попадет в камеру к отъявленным уголовникам. А здесь все свои.

– Давай знакомиться! – Петухов подал ему руку, и тот крепко ее пожал.

– Как у вас здесь? Нормально? – глядя на обитателей камеры, что сидели за столом, спросил Парасюк.

Ему не нравилось, что те не обращают на него внимания.

– Нормально, – кивнул Петухов.

– Не обижают?

– А это смотря кого. Меня обижают.

– Почему?

– Потому что всего лишь старший лейтенант, – удрученно вздохнул арестант.

– Всего лишь?

– Да. У нас тут полковники и генералы. А мы с тобой всего лишь лейтенанты…

– Полковники?! Генералы?!!

Только сейчас Парасюк почуял подвох. Арестанты за столом держались важно, выглядели внушительно, но ни один из них не был похож на полковника, не говоря уж о генералах. Во-первых, молоды они для этого, а во-вторых, не были они похожи на сотрудников милиции, закваска не та.

– Ну, будущие генералы… В будущем генералы. А в настоящем петухов не любят… Ну, лагерных петухов… Слыхал о таких?

– Слыхал, – Богдан озадаченно почесал затылок.

– А у меня фамилия Петухов. Потому я здесь за петуха…

– Так у меня же другая фамилия.

– Какая у тебя фамилия? – неожиданно и резко спросил игравший в домино человек.

И, пристально взирая на Богдана, с оглушительным стуком присоединил костяшку к выстроенной на столе «рыбе».

– Парасюк, – в растерянности выдавил Богдан.

– Один петух, другой порося. Хорошая компания, – хохотнул один уголовник.

– Где ж мы для тебя хлев строить будем? – гоготнул другой.

– И хлев, и курятник в одном корыте, – хищно осклабился третий. – Ты, Парасюк, зашкварился. Знаешь, что это такое?

Все три уголовника поднялись из-за стола, плотной шеренгой двинулись на Богдана. Все трое рослые, крепкие и агрессивные.

– Нет, не знаю… – в страхе перед расправой Парасюк подался назад.

Он уже понял, что к милиции эти люди имеют такое же отношение, как он сам – к полиции с Альфа Центавра. В камеру к уголовникам он попал. Или просто попал. Благодаря дежурному помощнику начальника тюрьмы, с которым Богдан имел несчастье встретиться в прошлой своей жизни.

– Если не знаешь, мы тебе объясним. Знаешь, как вампирами становятся? Если вампир тебя сегодня укусил, завтра сам вампиром станешь. И здесь почти так же. Пожал тебе петух руку, сам петухом станешь, и не завтра, а прямо сейчас…

– Я… Я не знал… – в ужасе схватился за голову Парасюк.

От переизбытка панических чувств он даже не заметил, как матрац с завернутым в него бельем вывалился из рук и упал на пол.

– Простите меня, пожалуйста!

– Простим. Сначала петухом станешь, а потом простим!

– Ну не надо! Я больше не буду!

– Что больше не будешь – в ментовке работать?

– А-а, да, не буду. Меня уволили.

– Значит, лейтенант милиции, да?

– Бывший!

– Бывший мент – мертвый мент!.. Да, ментяра, конкретно ты попал. И петух ты, и мент. Не выживешь ты здесь…

– Не надо, не убивайте!

– Что ты визжишь, как мигалка ментовская? – хищно осклабился один из уголовников. – Ты что, гаишником был?

– Да. То есть нет… То есть да… Но я никогда никого не обижал…

– И взятки честно брал, да?

– Не взятки, а штрафы…

– Ну да. Я сплошной краем колеса коснулся, так такой же гаденыш, как ты, права забрать хотел. Две штуки пришлось выложить…

– Это не я!..

– А посадили тебя за что? За то, что взятки не брал!

– Так в том-то и дело!

Парасюк умел врать вдохновенно и убедительно. И сейчас он собирался продемонстрировать это свое умение.

– Деньги с людей не брал, с начальством делиться было нечем, поэтому меня и подставили!

– Да, но с мигалками ты ездишь, – ухмыльнулся арестант.

– Да, по долгу службы…

– Какой долг службы? Вышвырнули тебя со службы. А в камеру к нам с мигалкой заехал. Визжишь, как порося! Какой штраф за незаконное использованием мигалок, а?

– Двадцать… Двадцать пять минимальных размеров труда. А что?

– А то, врать ты не умеешь. Где не надо, врешь, а где надо, правду говоришь. Одна минималка – это что-то около штуки. Значит, штраф с тебя – двадцать пять штук, – подытожил один уголовник.

– Без протокола обойдемся, да, командир? – куражливо спросил другой. – Пополам разобьем, да?

– Пополам, – машинально согласился Парасюк.

– Тогда двенадцать с половиной штук с тебя… Но у нас здесь своя минималка. Всего полтинник деревом… Это где-то пятьсот рублей выходит, если грубо. С тебя пятьсот рублей, ментяра! И давай не тяни, если не хочешь, чтобы тебя по протоколу и через кассу пропустили.

– Через кассу – это больно, поверь мне! – зловеще усмехнулся третий уголовник.

– Да я что, пожалуйста…

Парасюк полез в трусы, в специальный кармашек, с трудом, но все же достал пятисотрублевую купюру. Отдал уголовникам.

– А за пересечение сплошной сколько?

– До пяти минимальных размеров…

– А максимальный размер не хочешь, ментяра позорный!

– Максимальный – это до четырех месяцев лишения прав… – Богдан был близок к тому, чтобы разрыдаться.

– А как мы можем прав тебя лишить, если у тебя нет никаких прав? Ты здесь никто. Ты – мент петушиный!.. За проезд без прав тоже штраф полагается, да? Сколько? Много, да? Сами знаем, что много… Пятьсот рублей с тебя за проезд без прав. И столько же за сплошную!

– За две сплошных! – продолжил первый уголовник. – Первая полоса – ментовская, вторая – петушиная.

– Значит, полторы штуки с тебя, козья ты морда!

Уголовники разом надвинулись на него, Богдан шатнулся назад, спиной ткнулся в запертую дверь.

– Ты чо, не понял? Полторы штуки гони!

Парасюк решил, что если деньги он не отдаст, то живым из этой камеры не выйдет.

– Берите! Все, что есть, берите!

Он снова полез в потайной карман и вытащил оттуда всю свою наличность. Но, увы, безобразия на этом не закончились.

– А ты что, чем-то недоволен? – грозно и нахраписто насел на него первый уголовник.

– Доволен, всем доволен… – подавленно кивнул Парасюк.

– Тогда за штрафстоянку плати.

– За какую штрафстоянку?