собрали слишком мало денег, чтобы… достойно похоронить. А близких друзей у папы, кажется, не было.

– Даже хорошо, что никто не потратился! – пожал плечами Саныч. – Достойно, не достойно – покойнику уже все равно.

Олеся печально покивала. Саныч молчал. В повисшей паузе стало слышно, как в комнате, на стене, тикают громоздкие часы – доставшиеся когда-то Санычу вместе с квартирой от матери. Кучу разного ненужного хлама он выкинул, а вот часы почему-то оставил. Правда, кукушка уже давно не высовывается из своего домика, видимо, вышла на пенсию. А часы идут.

– Олеся, я, на самом деле, на две минуты. Просто убедиться, что с квартирой все в порядке. А тут вы. Это хорошо. Жилье под присмотром. Я пойду.

Саныч принялся зашнуровывать кеды.

– Погоди! – внезапно произнесла Леся. – А ты не знаешь, каким был мой отец?

Саныч замер.

– В каком смысле?

– Ну, веселым человеком, или серьезным? Или угрюмым? У тебя ключи от квартиры, ты в любом случае знала больше, чем я.

Саныч развел руками.

– Да я то чего? Я так… мы с ним почти не пересекались…

– Пожалуйста!

Он и сам не понял, почему остался. Сидя на собственной кухне и изображая гостя, глядя, как Олеся лазает по шкафам в поисках чашек, заварки, сахара и чего-нибудь сладкого, он едва сдерживался, чтобы не начать ей подсказывать. Чай только зеленый. Шоколада нет. Конфеты и печенье лежат в узком пенале, у окна. Наконец, Олеся справилась с электрическим чайником, расшатавшийся выключатель в котором Саныч последний месяц все собирался починить, да так и не успел, и разлила по чашкам кипяток. Саныч сунул себе в чашку пакетик чая, взял для приличия конфету. С неудовольствием подумал, что деньги из заначки он теперь хрен достанет – не полезет же случайная знакомая в чужой шкаф, при наследнице.

– А ты, типа, сейчас квартиру на себя оформляешь?

– Пока еще нет, полгода должно пройти, – уточнила Олеся. – Я просто пришла, посмотреть… убраться, может, какие-то вещи перебрать. Думала, вдруг у папы домашнее животное есть, покормить, или вообще себе забрать. Оказывается, папа вел весьма аскетичный образ жизни. Мебели минимум, одежды тоже не особо много.

Саныч кивнул – он терпеть не мог горы старья, которые копятся в каждой квартире годами и напоминают спрессованные культурные слои, под которыми погребена любая среднестатистическая семья. Все эти магниты из поездок, чайные сервизы, из которых никто никогда не пьет чай, парадные блюда, нагромождения бессмысленных безделушек и статуэток, старые пыльные книги, дешевые пейзажи в рамах, диванные подушки, бесконечные пледы и душные занавески с оборочками.

– Да, лишних вещей Константин… дядя Костя не любил, – сказал Саныч. – Лишних людей тоже.

Олеся вскинула на него печальный взгляд.

– Ну, это я еще в школе поняла.

Саныч досадливо скривился. Обижать Леську он не собирался.

– Нет, вы для него не были лишними. Ты конкретно. Просто твоя мама сама решила, что вам лучше не общаться.

Смешно – но разошлись они пятнадцать лет назад именно потому, что мама Олеси ему изменила. Вот живешь ты с любимой женщиной и не знаешь, что у нее к тебе прошли чувства, а вспыхнули – к какому-то мудаку с ее работы. Жене тогда даже стыдно, кажется, не было, когда он их застукал, в машине, случайно вернувшись со смены пораньше. Санычу даже бить морду тому козлу было западло. Он просто собрал свои вещи и свалил к матери в однушку. Всем спасибо, все свободны!

Размешивая чай чужой рукой в своей чашке, Саныч понял, что злится. И даже не потому, что в душе всколыхнулась давняя, темная обида, которую он старательно все эти годы прятал и маскировал. А потому, что нынешний разговор с дочерью не имел смысла. Совсем скоро они с компанией выполнят миссию, и эта ветка реальности обнулится. Никто не умрет, никто не придет в его квартиру вступать в наследство, Олеся и дальше будет жить где-то… в параллельной вселенной. Они, по сути, чужие люди. Поздно ему играть в хорошего отца. Плохим он уже стал – несмотря на то, что все годы до совершеннолетия дочери исправно выплачивал алименты.

Просто видеть ее он не мог. Незачем. Его дочь давно воспитывает другой человек. А Саныч страшно не любил быть лишним элементом в уравнении.

– Мама была не права, – проговорила Олеся глухо. – Я хотела общаться с папой. Просто была уверена, что отцу я не интересна. Что у него, может быть, другая семья, отношения. Что он поэтому меня игнорит и не хочет встречаться. Боится, что новая жена заревнует. А он, оказывается, жил тут один, как сыч. Даже кота у него никакого нет. Или долбанного попугая. И других детей у него тоже нет.

– А что в этом плохого? – пожал плечами Саныч. – Ты одна получишь квартиру и дачу.

– Да не нужна мне его дача! – стукнула по столу ладошкой Олеся. – И квартира эта не нужна! – она обвела взглядом кухонные шкафы. – Мне папа нужен. И раньше был нужен, и сейчас. Постоянно, а не просто, «забежал на пять минут, посветил лицом на выпускном». Я-то от него не отказывалась! Не знаю, что там у тебя с родителями, но ты должна меня понять.

Саныч страшно не любил слезливых разговоров – а дочь, вот-вот, кажется, расплачется. Он с тоской глянул в дверной проем – до входной двери было не более пяти шагов.

– Я тебя понимаю, – сказал он, осторожно подбирая слова. – Наверное, Константин Александрович при жизни тоже хотел бы чаще с тобой общаться. Просто… так сложилось.

Леся, не справившись с собой, зарыдала. Саныч сидел, втянув голову в плечи, вцепившись в чашку с остывающим чаем. От рыданий Леськи ему самому стало муторно. Подумав, Саныч протянул худую девчачью руку и погладил дочь по вздрагивающей спине.

– Я бы много отдала, чтобы он просто был жив, – сквозь рыдания проговорила дочь. – Я его порадовать хотела. Я беременна.

И она вцепилась в него обеими руками.

Какое-то время Леся обнимала Саныча, тщетно пытаясь справиться с рыданиями и судорожно всхлипывая. Саныч хмуро смотрел в стену, где висел календарь с не оторванным за прошлый месяц листом. На листе сбоку его рукой был криво записан чей-то телефон. Чей это номер, он уже и не помнил. Кухня показалась ему чужой и тесной. Не рассчитанной на троих.

Известие о том, что дочь беременна, вызвала в нем, скорее, растерянность, чем радость. Ну, еще одним человеком на свете станет больше. Не велика новость. Еще одна человеческая душа придет в мир, чтобы помотаться по детским садам и школам, получить пару дипломов, выплатить пару кредитов и, если повезет, ипотеку, и кануть в небытие «Сортировочной». Точнее, Департамента Наказаний. Ясно же, что в наши дни в рай попасть невозможно – любой, кто запишет хотя бы