— Много, Аннушка, много хорошего получила сегодня Вильма. А теперь ложись спать, глупышка.

Папа писал:

«Маленькая моя Жанетта, надеюсь, что первое мое письмо застанет тебя в добром здоровье. От здешних школьников я слышал, что сегодня начинаются зимние каникулы. Используй же их разумно. Учись, детка, венгерскому языку, чтобы не пришлось тебе остаться в седьмом классе на второй год — ведь это было бы стыдно для всех нас, правда? Я уже приступил к работе. Много довелось мне увидеть здесь нового. Вот приедешь сюда как-нибудь с тетей Вильмой — будет тебе чему удивляться. Например, дочурка, здесь нет отдельных узеньких штреков, какие ты видела в трепарвильских шахтах. От так называемого ствола шахты открываются широкие коридоры-штреки, электровозы тащат по ним вагонетки… Словом, это очень трудно представить себе, не увидев собственными глазами. А душевую здесь выстроили такую просторную, что в ней сразу могло бы мыться все население Трепарвиля! А сколько здесь садов, спортивных площадок, сколько новых жилых домов! А какие в окрестностях дома отдыха для шахтеров! Мне уже пообещали квартиру, хотя точно еще не знаю, когда дадут. Будь же терпеливой, хорошей девочкой, родная моя дочурка. Думай о папе. Ты постоянно у меня на уме. Как я беспокоюсь о тебе! Когда соберешься ответить, напиши, продвинулась ли ты немножко в венгерском и сердишься ли еще на папу за то, что он привез тебя с собой.

Горячо обнимаю тебя.

Любящий тебя отец

Йожеф Рошта».

Спрятав письмо под подушку, Жанетта закинула за голову руки и широко открытыми глазами глядела на бледные огни за окном. Сколько переживаний, сколько событий принес истекший год! «И все это надо обдумать, во всем разобраться… Работы здесь хватит до утра, — с важностью подумала она. — Прежде всего коньки… потом длинные лыжные брюки — о, они в тысячу раз лучше и удобнее, чем юбка колоколом!.. Бенгальский огонь и письмо папы… А эта Илонка Шмит — дрянная девчонка. Ну да я ей еще покажу!.. Тетя Вильма… Интересно, что же она-то получила, какой подарок? А папе я напишу уже по-венгерски — может, он все-таки поймет, хотя здесь и смеются, что я говорю «косечка», «без коньки»…

Размышления оборвались. Жанетта спала глубоким сном.

6

Жанетта надела парижское пальто с золотыми пуговицами, пристроила на макушке головы красную шапочку и, остановившись на пороге, объявила:

— Я иду в церковь!

Было воскресное утро, последнее воскресное утро в декабре. На улице Текели за сизой завесой тумана дрожали от холода обнаженные деревья. Тетя Вильма, в удобном домашнем фланелевом платье, повязав голову косынкой, убирала комнату. Услышав слова Жанетты, она не обернулась, только движения ее вдруг замедлились и руки, вытиравшие пыль со стола, словно застыли в нерешительности.

— Ну хорошо, — сказала она наконец. — Тогда я пойду гулять одна. Ключ оставлю у привратницы.

Жанетта немного растерялась и принялась объяснять:

— Я должна пойти к обедне. Дома, в Трепарвиле, мы с бабушкой каждое воскресенье ходили к обедне… и даже в будни, когда время было.

Тетя Вильма покрыла стол вязаной скатертью, расставила на нем в строгом порядке пепельницы и фарфоровые безделушки.

— Завидую я твоей бабушке! — сказала она. — Завидую, что она столько времени могла проводить со своей внучкой… В одиночестве, конечно, хорошего мало, вечно ты одна, даже в единственный свободный день недели. Ну что ж, иди, иди, Аннушка, только смотри не заблудись!

— Хорошо! — Уже в дверях Жанетта обернулась: — Пойдемте со мной, тетя Вильма! Пожалуйста!

— С удовольствием пошла бы, — сказала Вильма, шумно передвигая стулья и поправляя на полу ковер. — Но у меня такое уж правило: выходной день проводить на воздухе. Шесть дней подряд приходится дышать спертым воздухом в четырех стенах, а уж в выходной надо глотнуть кислорода. Свежий воздух, движение, развлечения — вот как я считаю. А ты в церковь зовешь! Что, если я простужусь в воскресенье в холодной церкви? Кто будет вести за меня работу, если у меня и руки и ноги сведет ревматизм?

— Но…

Однако тетя Вильма, с шумом-громом наводившая в комнате порядок, вошла во вкус беседы и вела свои рассуждения, не дав Жанетте досказать.

— Я, знаешь, так считаю, что вся Венгрия — это единое гигантское предприятие, и в нем у каждого есть свое рабочее место. Если один кто-нибудь покидает свой пост, он нарушает работу предприятия. И школьники тоже, как и все трудящиеся, обязаны быть на своем посту, потому что в огромном механизме нашей страны они — будущее пополнение, наша смена. Хилому, слабенькому ученику приходится трудно, он отстает в учебе — так ведь? Вот и ты все еще довольно худенькая, Аннушка, хотя лицо у тебя уже чуть-чуть порозовело, да и в весе ты прибавила килограмма два с тех пор, как приехала. Словом, я отправляюсь на прогулку. Не знаю, когда вернусь…

И с этими словами тетя Вильма открыла платяной шкаф, достала оттуда и положила на кровать черную юбку, потом вязаную кофточку вишневого цвета.

Жанетта довольно громко захлопнула за собой дверь, в нерешительности сделала несколько шагов по передней, потом повернула на кухню и постояла там в своем парижском пальтишке, взволнованно дыша. Чего только не наговорила эта тетя Вильма! Ломай теперь вот над всем этим голову… Окончательно запутаешься… Странная женщина… А нет-нет, да и напомнит маму. Не такая нежная, ласковая, как мама, и говорит совсем не тихим голосом, но если уж придется ей умирать, то наверняка пожелает, чтоб у нее были красные похороны — со знаменами и с песнями…

«Ох! Конечно же, и тетя Вильма может умереть, ведь она старенькая, ей уже за сорок!..» Жанетта даже вздрогнула, потрясенная этим открытием. Все колебания вдруг кончились. Выйдя в переднюю, она столкнулась с тетей Вильмой.

— Я с вами пойду! — сказала она с таким торжественным видом, словно оказывала бесценную милость.