покупают. И кто приехал не в автомобиле и чьи пакеты не несет следом слуга, как в твоем Париже, — они тоже покупают.

Толпа буквально втащила их в большой двухэтажный магазин.

— Это «Пионерский универмаг», — объявила тетя Вильма.

У Жанетты вертелось уже на языке: «А вот видели бы вы, тетя Вильма, какие огромные универмаги в Париже!» — но она промолчала. Во всяком случае, это удивительно, что здесь у пионеров даже свой универмаг. Интересно, как отнеслась бы к этому Роза Прюнье? И чего-чего только здесь нет! Вот отдел готового платья, вот спортивный отдел, тут — игрушки, а вон там — книги… Жанетта тянула за собой тетю Вильму, рьяно проталкиваясь в толпе покупателей, и всем восторгалась.

— Ой, смотрите — сколько игрушек! — кричала она, раскрасневшись от волнения. — Какая хоросенькая косечка!

Вокруг заулыбались, какая-то девочка громко засмеялась; другие повторяли: «Хоросенькая косечка»! Слышал? «Косечка…» Глаза у Жанетты вспыхнули гневом, она судорожно ухватилась за руку тети Вильмы и потянула ее назад. Вильма Рошта успокоила ее:

— Да ведь они вовсе не хотят обидеть тебя, просто смеются! Уж и этого нельзя?

— Так ведь смеются-то надо мной?

— Понравилось им, как ты сказала, вот и весело стало. Ты думаешь, всему огромному Будапешту только и дела, что тебя обижать? В каком мире ты жила, если видишь в людях только плохое?

— Откуда я знаю, какие они! — пробормотала Жанетта.

Рядом с ними стояла пожилая седая женщина с мальчиком и девочкой, которые крепко ухватились за ее юбку; все трое были нагружены многочисленными покупками. Женщина спросила:

— Ваша девочка только еще учится говорить по-венгерски, не правда ли, гражданка? Ну до чего же мило у нее это выходит, просто приятно слушать!

Тетя Вильма пояснила, что Жанетта совсем недавно приехала из Франции. Седая женщина удивилась:

— Какие замечательные языковые способности!.. Слышишь, Йожика, дочка этой тети быстрее, чем ты, станет чисто говорить по-венгерски… Какой очаровательный ребенок! Вы можете гордиться, гражданка…

У выхода из универмага они расстались. Тетя Вильма не стала напоминать: видишь, мол, Аннушка, люди вовсе не желают тебе дурного, — она только сказала:

— Тебя за мою дочку приняли, каково, Аннушка?

Голос ее звучал так ласково, так тепло, таким был по-родному мягким, что худенькое тельце Жанетты затрепетало. Домой они шли пешком; вокруг фонарей кружились сверкающие снежинки; закутанные в платки женщины и мужчины в теплых пальто месили на тротуаре мокрый, тающий снег. Перед часовней Рокуш Жанетта истово перекрестилась, и они пошли дальше, держась за руки — большая, широкоплечая женщина и гибкая, тоненькая девочка…

Какое безотрадное пробуждение! Нет даже намека на приготовления к празднику. Тетя Вильма, словно эта среда была обычным будничным днем, ушла на фабрику, и Жанетта слонялась по квартире в полном одиночестве. Она включила и тут же выключила радио, потом долго стояла у окна, наблюдая утреннее оживление на улице Текели. А дома — ни праздничного пирога на столе, ни еловой ветки в вазе для цветов… Бабушка способна была, не жалея своих старых ног, добраться до чиновничьих вилл и вымолить веточку у инженерши, к которой она ходила стирать. Бедная дорогая бабушка! Она убиралась к празднику, наводила чистоту и в кухне, и в комнате дочери, и в каморке Жанетты. Как приятно пахло тогда во всем доме яичным мылом!.. А уж тетя Вильма!.. Хотя, конечно, у нее нет и времени на эти дела. Она ведь руководит целой фабрикой, а это, конечно, дело не легкое. Не оставаться же дома из-за какой-то уборки!

Колеблемая сомнениями, словно тростинка на ветру, Жанетта металась, не зная, что перевесит в новой жизни: хорошее или дурное, светлые или темные ее стороны… Вдруг она круто повернулась на каблуках и принялась за осуществление мелькнувшей у нее мысли. Она поставила на газовую плиту большую кастрюлю с водой, надела свой старый трепарвильский наряд. Вот так чудо! Юбка стала спереди еще короче, да и сзади не доходила даже до икр. Жанетта энергично принялась за дело. Она вымыла и натерла щеткой пол в комнате тети Вильмы. На большее силенок у нее не хватило: спутавшиеся волосы упали на лоб, по лицу, капля за каплей, стекал пот, она совсем задыхалась и даже с некоторым испугом прислушивалась к бешеному биению сердца. Но шум в голове и в груди быстро утих, и Жанетте захотелось есть. Подогревая обед, она то и дело заглядывала в комнату тети Вильмы. Пол подсыхал быстро, по квартире плыли такие знакомые, родные запахи! Она основательно вымылась, надела купленное в Париже темно-синее платье, которое выбирала вместе с папой; на нем были белый воротник, манжеты и большие оттопыренные карманы. Когда она, чистенькая, причесанная, в ослепительно белых манжетах и воротничке, остановилась перед зеркалом, у нее явилось ощущение праздника. Жанетта стояла, пристально вглядываясь в свое отражение, и, благоговейно сжав руки, шептала: «Дорогой добрый боженька, помоги мне, я хочу вернуться домой… Так хорошо было бы вернуться…»

Она повторяла эти слова много раз, то требовательным, то молящим тоном и все ждала благотворного потока слез и безмерной сердечной боли, ибо вместе с этими мыслями ею всегда овладевало мучительное и сладостное чувство тоски…

Но слезы не появлялись. Благочестивое настроение то и дело нарушали житейские мысли. Жанетта думала о том, что скажет тетя Вильма, увидев, как блестит в ее комнате пол, натертый племянницей. Потом она принялась разглядывать свое платье, изгибаясь и осматривая себя то справа, то слева; лоб ее озабоченно морщился: платье как будто выглядело длиннее, когда они с папой покупали его несколько недель назад. Может, она подросла с тех пор?.. «Я хочу домой», — снова прошептала она, но слезы так и не появлялись. Жанетта, стоя перед зеркалом, повела плечами. Как это сказала та седая тетя? «Какой очаровательный ребенок… Вы можете гордиться…» Стало быть, она «очаровательная»? Жанетта состроила насмешливую гримасу своему отражению в зеркале, но бледное лицо ее порозовело от радости. Жанетта Роста — очаровательный ребенок, Аннушку Рошта считают в Венгрии очаровательной! Какие странные люди! И кто знает, может, тетя Вильма и права — не такие уж они плохие… может, они и вправду не хотели ее обидеть. И в школе тоже.