значение, какое он имел еще в глубокой древности и за что отмечаем его мы. Люди во все времена радовались тому, что зима идет к концу, длиннее становятся дни, недалеко уж и до весны, до лета красного… Все радовались, что после тьмы наступит свет… Ну, да ты не раздумывай сейчас над этим, Аннушка. Скоро твоя смышленая головка сама во всем разберется… А теперь придется тебе удовлетвориться моим обществом, хотя мне очень хотелось бы, чтобы с нами был и папа и твоя славная, добрая бабушка. Так ты говоришь, на спуске знамени твой класс похвалили? — продолжала она без всякого перехода. — Сколько же вы заработали пятерок?

— Это не я, — торопливо ответила Жанетта, — другие… А вы слышали, что Эржи Шоймоши будет доктором? Она поступит в университет и будет получать от государства эту… как ее…

— Стипендию, — подсказала тетя Вильма. — Конечно, получит, как и другие студенты. И ты тоже получишь, когда придет время.

— Мне не дадут, — передернула плечами девочка.

— Да почему же, глупышка?

— Я… я плохая ученица.

— Ты никакая еще не ученица! — решительно сказала тетя Вильма. — Не говори мне больше таких слов, не то рассержусь! Во втором полугодии нагонишь то, что пропустила в первом. У всех Рошта голова хорошая… да и твоя мама, я слышала, была и добрая и умная женщина… Ну, а что эта шепелявая Бири Новак?.. Ее тоже похвалили?

Жанетта расхохоталась. Бири — и вдруг похвалили! Да ведь она самая ленивая, самая никудышная ученица в классе! Сегодня она провожала Жанетту до самого дома, звала на каток, но кто же знал тогда, что уже вечером у Жанетты будут и коньки и всё-всё!

— А тебе и не нужно с этой Бири водиться. Сама ведь говоришь, что она никудышная.

Жанетта взглянула на свою тетю и после короткого раздумья важно сказала:

— Она, может, еще изменится, если кто-нибудь пробудит в ней желание учиться и интерес к ученью. Если бы ей помогли… но на нее никто не обращает внимания — пусть себе картами занимается… Потому-то она и стала такой…

Тетя Вильма бросила на девочку изумленный взгляд, однако голос ее не выдал никаких чувств:

— Может, ты и права, Аннушка… Да, я тоже, конечно, поспешила с выводами. А заняться с нею надо той, к кому она больше всего тянется: от любимой подруги она и замечания будет терпеливо выслушивать и постепенно одумается. Так она, говоришь, каждый день домой тебя провожает?

— Да.

— Ну, значит, ты ей понравилась, я уж вижу… А когда же ты папе-то своему письмо напишешь? Мой братишка Йожи на хорошее место попал. Пишет, что скоро получит большую, светлую комнату со всеми удобствами.

— Папа? — Жанетта вдруг отвела ото рта руку с надкушенным яблоком; полукруг, по которому мелкие, как у мышки, зубы вдавили ровные бороздки, едва держался на тоненькой кожуре, и тетя Вильма поспешила подставить под руку Жанетты тарелку.

— Ну да… ты тоже прочитаешь.

— Но я очу… А со мной что будет?

— «Хочу», — сказала тетя Вильма, подчеркивая букву «х», — «хочу», а не «очу»! Любопытно, куда у тебя всегда девается буква «х»? Ты, конечно, в Комло поедешь, к папе. — И после короткой паузы равнодушным тоном добавила: — Ну, а если захочешь остаться с Вильмой…

Две тоненькие детские руки с неожиданной силой обхватили ее за шею, и Жанетта осыпала лицо Вильмы поцелуями. Когда же тетя Вильма заговорила, голос ее казался чуть-чуть хрипловатым:

— Задушишь так, глупышка! Ну, поужинали, и хорошо! А то, что осталось, надо убрать. Может, завтра кто-нибудь заглянет к нам, будет чем угостить.

Пока они выносили на кухню посуду и убирали в чулан оставшиеся лакомые блюда, Жанетта вся светилась радостью и восторгом. «Твоя тетя что испекла тебе на праздники, Аннушка?» — шепелявила она голосом Бири Новак, широко раскрывая рот, и так забавно передразнивала жесты неуклюжей девочки, что тетя Вильма, расхохотавшись, упала на стул в передней и едва не выпустила из рук горку тарелок. «А от мамы, знаешь ли, я получила две колоды карт, а от папы — чучело аиста», — продолжала Жанетта наполовину по-венгерски, наполовину по-французски и завертелась волчком на одной ноге. Но вдруг в мгновение ока все ее движения совершенно изменились, и голосом Каталины Габор она заявила, выражая и тоном и всей позой глубокое негодование:

— Трудно поверить, что среди вас есть такие, которые не знают хотя бы одного… Подождите секундочку! — крикнула Жанетта, вихрем влетела в свою комнату и тут же вернулась с томиком Петефи в руках: — Которые не знают хотя бы одного стихотворения Шандора Петефи!.. Это один из величайших наших поэтов, его наследие так богато и… Ну, иди на место, девочка!..

Это был чудесный вечер, не хуже самых лучших, самых памятных трепарвильских вечеров. Наконец Жанетта с подарками в руках отправилась в свою комнату, но все не могла успокоиться. Она надела новые ботинки, прикрепила к ним коньки и, спотыкаясь, вернулась к тете Вильме.

— Ботинки можно и без коньки носить? — спросила она.

Тетя Вильма как раз снимала через голову свое зеленое платье, и потому голос ее прозвучал словно откуда-то издалека:

— Можно, конечно. Пожалуйста, носи и отдельно… без коньки!.. — Она засмеялась, но тут же закрыла рот обеими руками: — Ох, ты уж извини Вильму! Не сердись, что она смеется.

Жанетта, покачиваясь и спотыкаясь, ходила на коньках по комнате взад и вперед.

— Без коньки… Ну, я не знаю, это так странно тут говорится…

— На конце «ов» — это же родительный падеж.

— Без коньков.

Громыхая коньками, Жанетта вышла, но вскоре опять вернулась:

— Да, тетя Вильма, а что же вы-то получили на праздник?

Вильма уже лежала в кровати. Под головой у нее горкой лежали три подушки в белоснежных наволочках, поверх обычного стеганого одеяла было наброшено пуховое, оба с пододеяльниками, и среди всей этой белизны почти терялось широкое, доброе и чуть усталое