— Хватит трещать! — отрезала она. — Ты думаешь, что я убила Руперта?

— А вы убили? — я выстрелила в ответ.

— Не могу на это ответить, — сказала она. — Ты не должна меня спрашивать.

Я не была новичком в подобных женских перепалках: одиннадцать лет под одной крышей с Даффи и Фели сделали меня вполне неуязвимой перед такого рода финтами и уловками.

— Хорошо, — настаивала я, — если это не вы, тогда кто?

К этому времени я привыкла к тусклому свету в каретном сарае и наблюдала, как глаза Ниаллы расширились, словно две светящиеся луны.

Повисло долгое и довольно неприятное молчание.

— Если это не вы, — наконец сказала я, — тогда почему вы здесь прячетесь?

— Я не прячусь! Мне надо было уйти подальше. Я тебе говорила. Полиция, Мюллеты…

— Понимаю насчет Мюллетов, — заметила я. — Я бы предпочла провести утро в кресле дантиста, чем целый час слушать болтовню миссис Мюллет.

— Ты не должна так говорить, — сказала Ниалла. — Они оба были очень милы, особенно Альф. Он милый пожилой джентльмен, напоминает мне моего дедушку. Но мне надо было где-то уединиться и подумать, собраться с мыслями. Ты не знаешь, как это бывает, когда расползаешься по швам.

— Нет, я знаю. Лучше, чем вы можете представить. Я довольно часто прихожу сюда, когда мне надо побыть одной.

— Должно быть, я это почувствовала. Я сразу же подумала о Букшоу. Никто не подумал бы искать меня здесь. Не так сложно оказалось найти это место.

— Вам лучше вернуться, — сказала я ей, — до того как ваше отсутствие заметят. Инспектор не был в церкви, когда я проезжала мимо. Полагаю, они засиделись допоздна. Поскольку он вас уже допросил, нет причин, почему вы не могли совершить прогулку по окрестностям, верно?

— Нет… — ответила она неуверенно.

— К тому же, — добавила я, возвращаясь к привычной жизнерадостности, — никто не знает, что вы были здесь, кроме меня.

Ниалла сунула руку в карман на двери машины и что-то достала. Оно выскользнуло с шорохом вощеной бумаги. Когда она развернула сверток на коленях, я не смогла не обратить внимания на острые как бритва складки бумаги.

— Никто не знает, — сказала она, протягивая мне сэндвич с огурцом, — кроме тебя… и еще одного человека. Вот, съешь. Должно быть, ты умираешь от голода.

— Ну же! Ну же! — рычал Доггер, его руки дрожали, словно осенние листья. Он не видел, что я стою неподалеку, в дверях оранжереи.

Лезвие карманного ножа, открытое почти под прямым углом, он неуклюже пытался наточить об оселок. Металл, как безумный, скользил туда-сюда, производя жуткие скрежещущие звуки о черную поверхность.

Бедный Доггер. Эти эпизоды случаются у него без предупреждения, и спровоцировать их может что угодно: произнесенное слово, запах, донесшийся отрывок мелодии. Он отдан на милость своей поврежденной памяти.

Я медленно пятилась, пока не оказалась за стеной огорода. Тогда я начала тихо посвистывать, постепенно увеличивая громкость. Звучало так, будто я иду через лужайку к кухонному огороду. На полпути к оранжерее я запела привальную песенку, которую выучила прямо перед тем, как меня исключили из скаутской организации:

Once a jolly swagman camped by a billabong,

Under the shade of a coolibah tree,

And he sang as he watched and waited till his billy boiled,

«Who'll come a-waltzing Matilda with me?»[78]

Расправив плечи, я уверенным шагом вошла в оранжерею.

— Привет, дружище! — сказала я с сердечной австралийской улыбкой.

— Маккоркедейл? Это ты? — окликнул Доггер голосом высоким и тонким, как дуновение ветерка в струнах старой арфы. — Беннет с тобой? Вам вернули ваши языки?

Его голова склонилась набок, прислушиваясь, он поднял руку, прикрывая глаза, слепо закатившиеся вверх, к блеску оранжерейного стекла.

Я почувствовала себя так, будто вторглась в святилище, и по затылку побежали мурашки.

— Это я, Доггер, Флавия, — выдавила я.

Его брови удивленно нахмурились.

— Флавия?

Мое имя, изданное его горлом, прозвучало будто шепот из заброшенного колодца.

Я видела, что он уже пробивается обратно оттуда, где был захвачен, свет в его глазах осторожно всплывает из глубин на поверхность, словно золотая рыбка в декоративном пруду.

— Мисс Флавия?

— Прости, — сказала я, забирая нож из его дрожащих рук. — Я его сломала? Я позаимствовала его вчера, чтобы отрезать кусок бечевки, и могла повредить лезвие. Если так, я тебе куплю новый.

Это была чистейшая выдумка, я не трогала эту штуку, но я выучила, что в некоторых обстоятельствах вымысел не только позволителен, но даже может быть актом совершенного милосердия. Я взяла нож из его рук, открыла его до конца и начала тереть его плавными кругами о поверхность камня.

— Нет, все в порядке, — сказала я. — Фью! У меня были бы большие проблемы, если бы я угробила твой лучший нож, верно?

Я захлопнула нож и протянула его обратно. Доггер взял, теперь его пальцы были намного более уверенны.

— Ты был добр, что подумал покормить Ниаллу, — сказала я через некоторое время.

— Ей нужен друг, — ответил он. — Она…

— Беременна, — выпалила я.

— Да.

— Но откуда ты знаешь? Наверняка она тебе не говорила?

— Чрезмерное слюноотделение, — сказал Доггер, — и телеангиэктазия.

— Теле… что?

— Телеангиэктазия, — механически повторил он, как будто зачитывал невидимую книгу. — Расширенные вены в районе рта, носа и подбородка. Необычно, но случается в начале беременности.

— Ты меня изумляешь, Доггер, — заметила я. — Откуда ж ты знаешь такие вещи?

— Они плавают в моей голове, — тихо ответил он, — словно пробки по морю. Я читал книги, думаю. У меня было много времени.