Русские курьеры стали истинными невоспетыми героями гуманитарной миссии АРА. Никто из связанных с операцией людей не подвергался большей опасности, чем они. Зимой 1921/22 года каждый третий курьер лежал в больнице с тифом. Разъезжая по России, курьеры практически жили в поездах, где селились не только попрошайки, воры и бандиты, но и вши. Толкаясь среди кишащих паразитами пассажиров, не подхватить инфекцию было очень сложно, а избежать физического контакта и вовсе невозможно. Поезда и платформы были так переполнены, что сотрудники АРА разработали технику “летающего клина”, выстраиваясь таким образом, чтобы создать в человеческой массе коридор, сквозь который курьер мог протиснуться к поезду. По прибытии каждого курьера обметали веником, чтобы смахнуть с него как можно больше вшей, прежде чем он войдет в отделение АРА с мешком корреспонденции. С курьерами отправляли не только письма. Они перевозили все необходимое – от предметов бытового назначения, офисного оборудования и медикаментов до спирта, газет и денег. Порой курьерам выдавали до двадцати больших ящиков. Они работали посменно и передавали ношу по линии, от курьера к курьеру. Расстояния были громадными, и огромное количество времени проходило в дороге: так, 650 километров от Петрограда до Москвы преодолевали за четыре дня, а 950 километров от Москвы до Царицына – за восемь. Поразительно, что деньги АРА не пропали ни разу, а потерян оказался лишь один ящик с личными вещами. Русские курьеры были воплощением честности, самоотверженности и упорства. Некоторые из них, целыми днями сидя в застрявших в снегу поездах, продавали собственное белье, чтобы купить еду, но и пальцем не прикасались к вверенному им грузу. Без них АРА не справилась бы с российской миссией.

Высокие сугробы, которые затрудняли связь с Москвой, имели свои преимущества: они скрывали трупы людей и животных, лежащие на оренбургских улицах. Весной снег растаял, жуткие останки обнажились, и наружу вырвалась тошнотворная вонь. Возникла угроза болезней. На берегу реки нашли более сорока разлагающихся тел. Санитарные условия в городе были ужасны. Мощеной была лишь одна улица, система водоснабжения часто загрязнялась, а мусорные баки еще не изобрели. На весь Оренбург работало всего две общественных бани, и большинству людей они были не по карману. Около 95 % городского населения страдало от вшей.

Летом 1922 года АРА создала из тысячи застрявших в городе беженцев рабочую бригаду, которую отправили чистить грязь. Когда с этим было покончено, бригада укрепила берега реки, чтобы подготовиться к следующему весеннему половодью, починила несколько разбитых улиц и высадила овощи на 16 гектарах земли. АРА установила постоянную систему фильтрации поступающей в город воды и убедила муниципальные власти прочистить канализацию.

Американцам в Оренбурге жилось особенно тяжело. Осенью 1922 года социальный работник и реформатор Аллен Бернс посетил город, чтобы лично оценить ситуацию, и был поражен увиденным:

Он спросил у одного из американцев, почему они демонстрируют “такие признаки страданий”, хотя живут в тепле, не испытывая недостатка в одежде и продовольствии. “Как, черт возьми, есть и спать настоящему человеку, если он знает, что утром, выглянув из окна, он первым делом увидит лежащие на улице трупы? – ответил американец. – Трупы людей, умерших ночью от голода и холода. В некоторых деревнях люди настолько обезумели от голода, что стали есть трупы”[361]. Он сказал Бернсу, что досыта в Оренбурге едят лишь собаки, которые питаются непогребенными телами на кладбище.

Флеминг согласился с мрачной оценкой города, но его настроения это не испортило. Он усердно трудился над составлением большого отчета об истории работы АРА в регионе, собирая как можно больше статистических данных и просматривая документы, чтобы определить, какие из них сохранить и привезти назад, а какие уничтожить. 21 сентября он написал родителям, что “наслаждается каждым моментом” в городе и “никогда в жизни не чувствовал себя лучше”. У него не было времени на тоску по дому, ведь ему только предстояло посетить Азию: “Посмотрел через реку на Азию, но пока туда не переправился. Какой смысл?”[362]

23 сентября Флеминг выехал из Оренбурга в Самару, где оказался на следующий день. Поездка на принадлежащем АРА “кадиллаке” с вокзала в дом персонала вышла запоминающейся:

За несколько дней в Самаре Флеминг узнал, что их шофер, как и большинство опытных водителей, изучил все ямы, ухабы, провалы и кратеры на дороге и стал ездить причудливыми “зигзагами”, как отметил Флеминг, чтобы искусно огибать все препятствия. “Оказывается, все шоферы во всех округах танцуют свой танец на каждой улице города. Удивительный пример адаптации!”[364] Зная об этом, местные власти не видели смысла тратить скромные бюджетные средства на ремонт улиц, ведь все прекрасно понимали, куда лучше не заезжать.

Из Самары Флеминг поехал в Уфу По пути он остановился на ночь в Бугуруслане. Он спросил встреченного крестьянина, как обстоят дела и какие надежды возлагаются на следующий урожай, и тот ответил, что у него достаточно еды, чтобы продержаться до февраля, но после этого голод наверняка нагрянет снова и будет еще хуже, чем годом ранее. Когда мужчину спросили, как крестьяне относятся к АРА, он сказал: с благодарностью. Он надеялся, что АРА никуда не уйдет и поможет им весной, когда нужда снова обострится.

Ознакомившись с документами уфимского отделения, Флеминг отправился дальше. Ему уже хотелось вернуться в Москву, к Полине. Его отец, агент New York Life Insurance Company в Салеме, написал Гарольду, что родители получают его письма и однажды даже зачитали некоторые из них своим друзьям с местной фермы. Отец гордился Гарольдом и его работой. “Она помогает наладить отношения России и США и великолепным образом показывает братство народов. Россия – давний друг США со времен Войны за независимость, и очень хорошо, что именно наша страна может и готова услужить [России] в эти тяжелые времена”[365]. В завершение он сказал, что тревожится за здоровье Полины и надеется, что ей уже лучше.