– Чего? – Ярна слышала это имя впервые. – Я же вам уже рассказывала, рыбьи вы головы, что я у мамашки самая старшая, а после меня Скора и еще…

Общий смех прервал ее речь, и Ярна недоуменно огляделась:

– Чего гогочете? Нет ничего смешного, что четыре малявки умерли раньше, чем им придумали имена. Правда, такого чудного имечка мамашка с папашкой сроду не выдумали бы. Регин… как ты сказал?

– Да нет же, мы не над этим смеемся! – успокоил ее Гельд. Голос он совсем сорвал и теперь хрипел, но разговаривать мог. – Просто нам странно встретить человека, который не знает Регинлейв.

– Откуда мне ее знать, если она тут никогда не была? У нас чужих мало бывает, если бы она хоть раз зашла, я бы уж ее не забыла. Или это твоя жена?

Хирдманы покатились со смеху еще раз.

– Пока еще нет! – смеясь, ответил Гельд. – Вот если я когда-нибудь случайно стану конунгом фьяллей, тогда может быть. Но это едва ли случится.

– Ты меня совсем запутал! – Ярна посмотрела на него с упреком. – Вроде умный человек, а иногда такое загнешь, что и моя мамашка не разобрала бы. Ну, при чем тут еще конунг фьяллей? Это его жена? Тогда что мне до нее за дело? Я всю жизнь проживу и о ней ни разу не подумаю. Что ты с ней ко мне привязался?

– Регинлейв – это валькирия, – все еще посмеиваясь, пустился объяснять Гельд. – Старшая из девяти сестер, что ведут свой род от бурь и гроз. А Регинлейв – покровительница рода фьялленландских конунгов. Она защищает их в битвах. Даже если Один решит исход битвы не в пользу фьяллей, Регинлейв всегда выручит их конунга, пусть ему пришлось бы сражаться одному против сотни берсерков.

– Хорошо ему! – определила Ярна. – А еще какие валькирии есть?

– Еще есть девять валькирий, рожденных сумерками, у них старшая – Вальдона. Ее не любят видеть – битвы, в которые Один посылает ее, всегда самые кровопролитные и в них больше всего бывает погибших. И есть девять валькирий – Дев Молний. У них старшей была Альвкара, но ее в последние лет пятнадцать-двадцать никто не видел. Она провинилась, ослушалась Одина, и никто не знает, куда она делась.

– Еще говорят, что есть девять светловолосых Дев Рассвета, – подхватил Ари кормчий. – Но они не участвуют в битвах, и их очень редко случается видеть. Говорят, что они перевязывают раненых, о которых больше некому позаботиться. Про них, знаешь ли, много историй рассказывают, ну, таких… – Ари повертел в воздухе рукой, намекая на что-то соблазнительное. – Потому-то другие говорят, что это все вранье и никаких Дев Рассвета нет. А если они есть… То есть про них и говорят, что они лучше всех умеют усмирять бури и ветра, если Девы Гроз и Молний уж слишком их разбуянят. Ты уверена, что ты с ними не в родстве?

– Откуда ты знаешь это заклинание? – спросил Гельд.

– Моя мамашка так говорила, когда море уж очень расходилось, а папашке надо было выбирать сети! – разъяснила Ярна. – Я сколько себя помню, она всегда так делала, когда волны мешали, и если не тотчас, то к утру или на другой день море уж точно успокаивалось. А чтобы было крепче, она брала бабкину пастушью палку и вот так вот чертила по воздуху сверху вниз. Ну, у меня же палки под рукой не было… Она говорила, что это значит «лёд», только я не знаю, при чем тут лёд.

– Я тебе расскажу, – отозвался Гельд. – Это она рисовала в воздухе руну «ис», то есть руну льда. Одна черта сверху вниз, это самая простая руна. Она успокаивает, замораживает и останавливает все, что нужно остановить. А что у нее за пастушья палка была – не с конской головой на конце?

– Ну, да. А ты откуда знаешь? – озадаченно спросила Ярна. – Ты же ее никак не мог видеть, когда ко мне приходил, я сама-то ее уж год не видела. Ее папашка куда-то засунул, я и не знаю… Как ты догадался?

– Просто, понимаешь ли, колдуны и колдуньи часто пользуются посохом с конской головой. Это как бы скакун, который несет их в другие миры, понимаешь? Так что, если тебе не неприятно, я думаю, твоя мать все-таки была немножко колдунья. По всему выходит так. А тебе ее способность досталась в наследство. Уж очень у тебя хорошо получается!

– Получается? Да чего тут получаться? – Ярна смотрела на него с недоумением. – А стих-то на что? У любой трески получится.

– Нет. – Гельд решительно покачал головой. – Не у любой. Иная треска, как ты говоришь, по двадцать лет тужится, чтобы хоть что-то получилось, добывает амулеты и заклятья, злится на весь свет, выдумывает себе врагов и проклинает их козни. А дело все в том, что просто боги не велели ей этим заниматься… Знавал я таких… Но вообще-то довольно редко бывает, чтобы человек жил себе, не зная, что в нем есть какие-то особые способности – или петь, или стихи сочинять, или колдовать. Если что-то такое заложено, то оно обычно рано проявляется, еще в детстве. Ужасно, понимаешь ли, человеку хочется петь или сочинять, даже если за это бьют.

– А как же та треска, ну, которая тужится? – Ярне очень хотелось разобраться. – Ей-то ведь тоже хочется! Почему же ей хочется, если боги не велели?

– Треске хочется, только когда за это хвалят или платят. Хочется не сочинять стихи, а получать за это от конунгов золотые перстни. Это, знаешь ли, совсем разные вещи. Или… или если человек уж совсем не знает, зачем живет и чем ему в жизни заняться. Таких жалко.

Одна из этих мыслей зацепила и вытащила из памяти образ Бергвида; стараясь не упустить ее из вида, Гельд потерял нить рассуждений и замолчал. Бергвид… Если он действительно сын Даллы и Стюрмира, конунг по крови, это должно было в нем проявиться давным-давно. Его должны были с детства окружать чудеса, невероятные спасения от опасностей… Он должен превосходить развитием всех детей-ровесников и даже старших… Жаль, не догадался расспросить челядь в усадьбе, ай, треска глупая! Теперь вот думай…

Подумать нашлось о чем: как-никак у него на глазах с легкой (вернее, как раз очень тяжелой) руки девушки-великанши в море рухнул сын Даллы, последний человек из рода квиттингских конунгов, тот самый мститель, которого обещало пророчество Стоячих Камней. До самого отплытия Гельд сомневался, не следует ли открыть тайну матери и сына Фримоду ярлу и Хагиру. Упускать наследников Стюрмира из вида опасно, но и объявлять правду о них Гельд не хотел. Это означало бы способствовать вторичному появлению на свет человека, которому, может быть, лучше бы вовсе не родиться… То давнее пророчество обещало слишком много новых бед – кровавые всходы на пашне мечей, как-то так. Появление Стюрмирова сына сейчас не даст истомленному и разоренному Квиттингу ничего, кроме новых раздоров и кровопролитий. Гельд сам родился квиттом и желал своей родине только одного – мира. Может, и лучше, что Бергвид утонул.

В итоге всех превратностей этого дня три корабля отдалились от черной скалы ровно настолько, насколько можно было за это же время пройти пешком, и пристали к берегу возле самого домика Ярны. Здесь решили заночевать. Понятное дело, переночевать в доме могла только сама хозяйка, а все остальные устроились снаружи. В ельнике нарубили зеленых лап, набрали дров, весь длинный склон осветился дрожащими на ветру огнями костров.