— Понял, Сергеич, — бурчал он. — Только знаешь, это…

Вера перестала подслушивать, осторожно приоткрыла дверь, проскользнула внутрь.

Михаил бросил на неё мрачный взгляд.

— Разговор окончен, — объявил он провинившемуся парню. — Вали отсюда! Работай!

Лёха, так и не договорив, напялил кепку и отправился выполнять приказание.

Михаил снова хмуро поглядел на Веру.

— Ты чего пришла?

— Так ты утром так рано ушёл, даже не позавтракал, — засуетилась Вера. — Я вот тебе блинов напекла, чтоб ты покушал…

— Ты больше сюда не приходи, — резко прервал её муж.

Вера остановилась, медленно подняла на него голову, поинтересовалась испуганно:

— Почему, Мишенька?

— Почему?! — вскипел он. — Ты что из меня, ебёныть, дурака делаешь! Думаешь, если я молчу, так ничего не знаю?! Шила в мешке не утаишь, Вер! Всем всё известно! Так что нечего сюда таскаться, на посмешище меня выставлять! Ясно тебе?

Вера ошеломлённо смотрела на него.

Вот значит что… Нашлись, стало быть, добрые люди. Интересно, долго ли он носит этот камень за пазухой?..

Бедный, как же ему тяжело!

Но она всё ему объяснит, он поймёт, он же добрый, умный…

— Что известно, Миша? — тихо спросила она.

— Всё! — яростно заорал он. — Всё известно! Как ты с немцем путалась! Жировала тут с ним, сука, пока мы на фронте кровь проливали!

Глаза у Веры моментально повлажнели. Она подспудно ждала этого разговора, но представляла его себе совсем иначе.

Что она может ему объяснить? Что противопоставить этой горькой ненависти? Он никогда не поймёт и никогда не простит!

Она вдруг вспомнила старого хирурга Фридмана, печально смотрящего на неё своими мудрыми еврейскими глазами.

Вы хорошо подумали, спрашивал он её тогда. Да, уверенно отвечала она, я обо всём подумала, мне он нужен любой, без рук, без ног, лишь бы живой, лишь бы был рядом.

И вот он рядом, живой, и что теперь?!

Вера молча поставила лукошко на стол, и, не глядя больше на разъярённого мужа, пошла к выходу.

Уже переступив через порог, она всё же обернулась.

— Ты ничего не знаешь, Миш! — с трудом выговорила она.

— И знать не хочу! — тут же бешено заорал он в закрывающуюся дверь. — Шлюха! Блядь! Сучка немецкая!..

Вера, съёжившись, стараясь не видеть ничьих любопытных глаз, быстро прошла мимо группы стоящих рядом с конторкой механизаторов. Некоторое время ещё пыталась соблюдать достоинство, шла, сдерживая шаг, спиной чувствовала насмешливые взгляды. Но потом, не выдержав, припустила изо всех сил, стремясь как можно дальше убежать от этих буравящих взглядов и преследующих её криков мужа.

Март сорок шестого выдался на редкость тёплым, всюду пахло ранней весной, казалось, сам воздух был заряжен упругой молодой энергией. Юная библиотекарша Лариса без конца с тоской поглядывала в окно, уныло топталась на месте, переступала стройными ножками, как застоявшаяся в конюшне лошадь.

Надя, в конце концов, сжалилась, отпустила её, и Лариса, с благодарностью улыбнувшись, моментально умчалась.

Надя усмехнулась ей вслед. Когда-то и её также неудержимо тянуло на улицу в весенние дни.

Как давно это было!..

Читальный зал, выглядевший уже вполне прилично — новые столы, стулья, аккуратно расставленные книги на стендах, — был почти пуст. Только за одним из столов сидел Алёша, что-то старательно писал.

Надя оформляла членский билет новому читателю — симпатичному парню лет двадцати по имени Кирилл. Сам же Кирилл тем временем, полагая, что она этого не замечает, не отрывал от неё восхищённых глаз. Надя чувствовала этот пристальный взгляд, однако виду не подавала.

Смешно, что она пользуется успехом у совсем ещё молодых парней. То неизвестно куда пропавший «братик» Роман, о котором она изредка вспоминала, теперь вот этот высокий широкоплечий юноша. Так можно и совсем до школьников докатиться.

Всё дело скорее всего в весне, она будоражит, не даёт покоя, заставляет молодых людей совершать безрассудные поступки. Но её, Надю, весенние волнения совершенно не касаются. Хотя парень этот, Кирилл, безусловно, симпатичный. Но не хватало ещё реагировать на подобные мальчишечьи взгляды!..

Она его почти вдвое старше, в матери ему годится. И вообще, у неё всё позади, ждать больше нечего, жизнь пролетела. Причём с какой-то невероятной скоростью…

Но зато теперь у неё есть сын, которому она посвятит оставшиеся годы.

Надя с гордостью посмотрела на Алёшу, потом закончила писать, подняла голову, взглянула на Кирилла со сдержанной строгостью.

— Вот ваш читательский билет. Ваш номер тысяча семьсот двенадцатый. Не потеряйте! Держите книгу.

Она положила перед ним изрядно потрёпанный экземпляр «Робинзона Крузо».

— Через неделю, не позже!

— Не потеряю, не беспокойтесь, — сияя глазами, проговорил Кирилл. — Спасибо, до свидания!

При этом, однако, никаких признаков движения не проявил, продолжал мяться на том же месте.

— До свидания, — вежливо ответила Надя. — Вам что-нибудь ещё нужно?

— Нет-нет, — смутился парень. — Всё в порядке.

Чувствовалось, что он хочет ещё что-то сказать, ищет повода, но Надя смотрела сухо, поджав губы, так что ему ничего не оставалось, как повернуться и уйти.

Она с лёгкой грустью смотрела ему в спину. Хорошо, что он ни на что не решился. Пришлось бы его ставить на место, это было бы неприятно и ей, и ему. Странно только, что вместо удовлетворения она испытывает чувство грусти и сожаления…

Ладно, бог с ним, надо переключиться на что-то другое. Всё эта проклятая весна…

Вон за окном уже темнеет, скоро пора закрываться.

Надя встала, подошла к Алёше.

— Ну, как успехи?

Сын с гордостью предъявил ей покрытый мало разборчивыми каракулями лист бумаги.

— Вот! — объявил он.

— Это что ж ты написал? — улыбнулась Надя. — Я чего-то не разберу.

— Как что? — удивился Алёша. — Письмо.

Действительно, что тут непонятного, как же она сразу не сообразила. Он ведь видел, что она часто пишет письма, вот и обезьянничает. Правда, она их потом рвёт.

— Да, конечно, письмо. И кому же?

— Тёте Вере. Про которую ты рассказывала. Я сначала хотел папке написать, но только его ж нету. Тогда я решил тёте Вере…