Надя охотно слушала, улыбалась. Её смешил темперамент парня, она прекрасно понимала, что подлинный его интерес, заставлявший проводить часы в библиотеке, был весьма далёк от литературы.

— Я с вами согласна, Кирилл, — примиряюще заявила она. — Так вы «Красное и чёрное» берёте?

Кирилл тут же кивнул, не отрывая от неё словно чего-то ждущих глаз.

— Ага. Беру, конечно.

Надя всячески старалась не замечать его пристального, буравящего взгляда. Хотя давалось ей это совсем нелегко.

Сколько лет прошло с тех пор, как до неё дотрагивались мужские руки? Это было целую вечность назад…

Пять лет, по меньшей мере.

Она уже стала совсем забывать, что она — женщина.

А ведь у неё так мёрзнут ноги, когда она спит одна! Когда их некому согреть…

Надо выкинуть всю подобную чушь из головы!

Раз и навсегда!

Главное, не поощрять, не давать этому симпатичному парню никаких надежд, ни малейшего повода для них. Приятно, конечно, такое внимание, но ей оно совсем ни к чему. Этот славный юноша, почти мальчик, бог знает что вбил себе в голову!..

Ей вполне хватает одного ребёнка.

— Ну, хорошо, я записываю, — спокойно сказала Надя. — Значит, через неделю, как обычно.

— Ага. Спасибо, Нина Анатольевна. До свидания.

— До свидания, Кирилл.

Надя закончила писать, сняла очки, встала, подала ему книгу.

Сейчас начиналось самое опасное. Он опять мялся, не уходил, явно собирался с духом, чтобы сказать что-то ещё, далёкое от книжной темы. Самое время позвать Ларису, работающую в глубине книгохранилища.

К счастью, в дверях раздались шаги, в зал вошёл посетитель.

— Вы хотите записаться, товарищ? — крикнула Надя.

Она не видела лица вошедшего, он стоял против света.

— Вообще-то мы уже закрываемся, но уж ладно, подходите поближе!

Кирилл недовольно прокашлялся. Опять ничего не вышло, прозевал момент. Теперь остаётся только уйти, запись нового читателя длится довольно долго. Ну, ничего, в следующий раз, когда придёт время сдавать книгу, он придёт последним, перед самым закрытием.

Он вздохнул и направился к выходу, бросив ревнивый взгляд на сильно прихрамывающего, шедшего ему навстречу однорукого мужчину.

Михаил при звуках Надиного голоса замер и внезапно изменился в лице. Ему стоило немало сил сделать эти несколько шагов, прежде чем он окончательно встал как вкопанный.

Теперь и Надя узнала его. Взятый из стопки чистый формуляр выпал из ее сразу ослабевших пальцев, спланировал на пол.

— Миша! Ты жив! — проговорила она внезапно осипшим голосом.

Дальше она уже не отдавала себя отчёта в происходящем, помнила только, что бежала к нему, обнимала, покрывала поцелуями исхудавшее, постаревшее, но такое родное лицо.

Михаил прижимал её к себе единственной рукой, вдыхал запах её волос, не замечая, что впервые за долгие годы улыбается.

Из глубин книгохранилища в этот момент показалась юная библиотекарша Лариса и с изумлением уставилась на странную, безмолвно застывшую пару.

Опомнившись, они начали говорить. Почти сразу он рассказал ей о гибели дочери, и оба плакали, вспоминая Наташу, её привычки, манеры, словечки.

Надю совершенно потрясла эта смерть. Она ведь всё это время думала о Наташе как о живой девочке, в её воображении она ходила в школу, играла с подругами, вступала в пионеры. А оказывается, её давно уже нет на свете, и Вера осталась одна, без ребёнка… Как же она всё это выдержала, бедная…

Значит, не только ради дружбы Вера её искала…

По словам Миши очень настойчиво искала…

Теперь всё понятно.

Но ничего уже не поделаешь, сама судьба привела к ней Мишу. Опередила её. Ну и ладно, может, так оно и к лучшему, не век же прятаться-бояться.

Позже они шли по улице. Надя старалась идти медленно, приноравливалась к его прихрамывающей походке. Оба говорили без умолку, перебивали друг друга, вспоминали, рассказывали, спрашивали.

Каждый невольно отмечал про себя, как, несмотря ни на что, легко и радостно им общаться. Будто и не было этих безумных бесконечных лет.

— …А почему ты теперь Нина, да ещё Курочкина? — удивлялся Миша.

— Потом расскажу, — грустно улыбалась Надя. — Так получилось. Это в честь моей соседки погибшей. Она нам с Алёшей как родная была. Но вообще-то ты прав, пора мне собственное имя вернуть…

Он тоже улыбнулся, ему понравилось, что она как-то особо, очень славно произнесла это незнакомое имя «Алёша».

— С Алёшей? Кто это Алёша?

— Ты же ничего не знаешь… — озаботилась Надя. — Сын у нас с Колей родился. Я перед самой войной забеременела. Когда узнала, написала Коле, но он письма так и не получил… Его уже к этому времени в живых не было.

— Надо же! — поразился Михаил. — Столько лет у вас детей не было…

— А тут вдруг случилось… — подхватила она. — Значит, судьба такая… Мы, кстати, уже и пришли почти. Сейчас я тебя с ним познакомлю, детский садик вон за тем углом.

За чугунной, ещё прошлого века, оградой играли дети. Михаил и Надя подошли поближе. Оба внезапно замолчали, прижались к металлическим прутьям.

Она тайно любовалась ребёнком, он же тщетно пытался угадать, который из этих одинаково стриженных с торчащими чубчиками мальчишек был Колин сын.

— Вон тот, светленький, — сжалилась над ним Надя.

Михаил с жадным любопытством разглядывал мальчика.

— Надо же, совсем блондин! — поразился он. — В кого только он такой, вы же вроде оба темноволосые…

— В деда, в папу моего, — тут же нашлась Надя, — он тоже совсем светлый был.

Миша кивнул, деда её он помнил, видел на фотографиях.

Однако тему он невольно затронул опасную, её немедленно следовало сменить.

— Алёша-а-а!!! — закричала Надя.

Мальчик поднял голову на зов, увидел мать, тут же радостно завопил «Мама!» и подскочил к решётке.

— Алёша, у нас большая радость. Это дядя Миша, я тебе рассказывала про него. Он вместе с папой воевал, все думали, он тоже погиб, а, вот видишь, оказался живой и вернулся.

Алёша морщил лоб, переваривал информацию.

— Вы тёти Верин муж? — сообразил он.

Михаил улыбнулся. Уже второй раз за этот удивительный день.

— Он самый.

— А папа тоже вернётся? — живо спросил Алёша.