Он не спеша шел по улице, осторожно поглядывая по сторонам, и думал. О смерти Маркиза, о том, кто и зачем это сделал, о своей жизни, ее странных изгибах и неожиданных поворотах, о любимой женщине, которая сейчас наверняка отбивается от неприятностей, которые в ее жизнь привнес он, о дочери, которая скучает, как он надеялся, по нему… Почему-то болтались в голове неизвестно откуда взявшиеся строчки:

– А как на работе?

– Нормально пока.

– А, правда, как горы, стоят облака?

– Действительно, горы – как сказочный сон.

– А сколько он падал?

– Там метров шестьсот.

Дорин посмотрел на свое отражение в витрине, и оно ему не понравилось. Помятый мужик с воспаленными глазами в нелепом парике и с довольно длинной бородой. Кстати, борода уже вполне могла стать еще одной приметой. За что бы ни разыскивали его менты, новый вариант его внешности был им известен после телепередачи.

Андрей вспомнил, как давно, еще до армии, он поехал на шабашку на Дальний Восток – тогда это называлось ССО – Студенческие строительные отряды. Как и что они там строили – это отдельная песня, но вернулся он оттуда с первой в своей жизни бородой. До этого он брился регулярно, а тут ни разу за весь месяц не притронулся к станку. Мама была еще жива, она долго смеялась, глядя на новый облик сына, и попросила «украшение» сбрить.

Но когда Дорин зашел в ванную, ему почему-то стало жалко такое сокровище, и он сбрил только усы и небольшой клочок волос, который рос прямо посреди нижней губы. Как он потом узнал, оставшаяся борода называлась «шотландка». День (мама была на работе) Андрей прожил так, потешая друзей и себя своим новым обликом, а вечером уже отец попросил его привести себя в порядок, потому что так он напоминал родителям гнома-переростка.

Наутро настала пора нового эксперимента: Дорин дочиста выбрил себе подбородок. Из зеркала на него смотрело странное лицо с длинными бакенбардами и испуганными глазами. Самого себя Андрей не узнавал. Он вышел на улицу, заглянул в соседний продуктовый магазин, куда ходил уже много лет и где все друг друга знали. Старушка-уборщица, увидев его, осенила себя крестным знамением. Дорин вернулся домой и сбрил оставшуюся растительность, вернувшись в свой привычный для всех облик.

Сейчас, глядя на себя в зеркальную витрину, Андрей решил вернуться к бакенбардам, хорошо помня, как они сделали его неузнаваемым даже для себя самого. Он хотел привести себя в такой вид, при котором его не смогли бы опознать не только все, с кем он общался в течение жизни, но и те, с кем он общался последнее время.

Дорин нашел ближайшую парикмахерскую. От «пятачка» он отошел уже далеко – можно было не опасаться, что при опросе менты доберутся и сюда.

– Бриться будем? – спросила пожилая женщина, неприязненно рассматривая его парик.

Дорин хотел было изложить ей свои предложения, но вдруг вспомнил свое обещание Лене не снимать бороду, покуда не распутает это дело. Он почесал кончик носа, прикидывая, как выбраться из сложной ситуации.

– Сделайте, мне, пожалуйста, – придумал он, – бородку маленькую, как у Чехова.

– Эспаньолку?

Руки его были мгновенно прижаты простыней к коленям, он почувствовал ладонью твердый продолговатый предмет в кармане и понял, что это диктофон Маркиза. «Это надо исследовать в первую очередь, – подумал Андрей. – Когда меня отсюда выпустят, конечно…»

Дело у женщины, которая по возрасту вполне годилась ему в матери, спорилось. Дорину едва хватило тех пятнадцати минут, которые длилась работа, чтобы задуматься еще раз о том, где и как ему теперь жить. Размышления о причинах и виновниках смерти Яши он отложил на потом.

Поразмыслив, Андрей решил вернуться к привокзальному варианту жилья – сегодня у него был ряд преимуществ по сравнению с собой тогдашним. Главное – Мити с его бригадой профессиональных провокаторов не было на «хвосте», да и внешне опознать в нем преступника никто не мог.

Это стало отчетливо видно в зеркале, когда женщина смыла пену, просушила и расчесала бородку и усы. У Дорина возникло желание пойти купить себе еще тонкие очки: на Чехова он похож не стал, но за профессора-интеллигента в области сравнительной фармакодинамики кайнозойского периода его можно было принять без сомнения.

– А зачем парик-то тебе? – шепотом, склонившись к самому уху Дорина, спросила женщина.

– А у меня на лбу выражение неприличное вытатуировано, – в тон ей ответил Андрей. – «Все на выборы в Государственную Думу Российской Федерации».

Женщина засмеялась, дала ему легкий подзатыльник и отправила в кассу расплачиваться.

«А сколько он падал? – Там метров шестьсот…»

Дорин забрел в ближайший сквер, уселся на лавочку. За последнее время скверы и парки стали для него, как для представителя городской фауны, привычной средой обитания. Он уже мог бы написать неплохую статью для какого-нибудь глянцевого журнала на эту тему. Что-нибудь типа «Островки зелени в городе как последнее пристанище для последних недоурбанизированных существ». В самом деле, основными обитателями «зеленых насаждений» были мамаши и бабушки с детьми, влюбленные парочки и распивающие компании. Все три категории явно, правда разными точками, касались естественной природы человека.

При этом можно было откинуть и не брать в расчет случайных прохожих, забежавших в парк по нужде, а также бродячих собак и бомжей как постоянных жителей (хотя и здесь близость к природе была несомненной).

Дорин поднял глаза и, несмотря на не самый приятный момент в его жизни, едва не расхохотался. Прямо напротив его лавочки перпендикулярно к ней тянулась короткая стена высотой метра в три-четыре. Она служила фоном для памятника, который Андрей видел когда-то в школьном учебнике. Как он помнил, называлась скульптура «Булыжник – орудие пролетариата» и изображала обнаженного по пояс рабочего, который, согнувшись в три погибели, пытается оторвать от земли здоровенный камень. С того места, где сидел Дорин (а это был вид со спины или в данном случае с «пятой точки»), фигура производила невероятно юмористическое впечатление. Но в этот момент с другой стороны стены полуголый бомж пытался подняться с земли, и, по воле случая, поза его один в один повторяла позу пролетария, только в руке у него вместо булыжника была бутылка пива.

Андрей достал диктофон и начал его изучать. Четыре отверстия разной формы, семь кнопок. На ту, где написано слово «erase», лучше не нажимать – в переводе с английского, сколько помнил Андрей, это означало «стереть». Нажатие на кнопки «play» и «menu» ни к чему не привели. Становилось ясно, что без Васьки тут не обойтись. Но звонить ему, а тем более приезжать домой к бывшей жене сейчас было нельзя.

Может, обратиться к Гришке, чтобы он нашел компьютер (Дорину почему-то казалось, что для диктофона обязательно нужен компьютер) и привез туда Ваську. Или это опасно?

А почему он, собственно, не может позвонить Гришке? Не со своего мобильника, конечно… Не своим голосом – для этого есть носовой платок. Не называть никаких имен, чтобы, даже если Брайловского уже слушают, им не за что было зацепиться. Не называя никаких плохих слов: где-то Дорин читал или слышал, что автоматы прослушивания и записи включаются на определенные слова. Уверенности, что это – так, у него не было, но все-таки лучше избегать «наркотиков», «убийств», «терроризма» и прочих ненужных терминов. Хотя какой террорист будет в разговоре говорить про терроризм?