По вечерам она иногда пыталась, при посредничестве Фьялара или Логи, завязать с ним беседу: расспросить об их доме, обо всем укладе жизни. Ее подбадривали рассказы о том, как добра мать троих братьев к жене самого Севендея, почти такой же чужачке, как сама Илетай. О своей жене Свен сказал только, что она «очень молода и нравом добра», чем опять же подбодрил Илетай, понимавшую, что ее положение, как жены младшего из троих братьев, будет ниже жен двоих других. В Витиславе она видела подругу, ради сходства их положения, и надеялась, что свекровь будет милостива и к ней тоже.

* * *

Первый же день после выхода на Отерму выдался ясным, солнечным, с небом ослепительной синевы. Несмотря на пробирающий морозец, Илетай воспрянула духом – после трудного перехода через лесную глухомань река веселила простором. Русло сделало резкий поворот; когда на пригорке правого берега вдруг появились два-три волка, они даже показались Илетай красивыми – ловкие, сильные звери на ослепительно-белом снегу.

– Ёлс твою мать! – Свен, тоже их заметив, ничуть не обрадовался.

Оба брата-ловца взялись за луки, но не стреляли, выжидая, не подойдут ли звери ближе. Но те лишь проводили путников внимательными взглядами желтых глаз, будто понимали, кто это и куда едут.

Больше волки в тот день не показывались, но в темноте, когда путники уже устроили стан, во тьме за деревьями замелькали зеленоватые огоньки глаз. Ветер был оттуда, лошади чуяли волков и беспокоились. Мужчины пошвыряли в лес горящие головни из костра, и звери отступили.

Но когда люди легли спать и в стане все затихло, хищники вернулись. В это время у огня сидел Логи. Илетай только что сумела заснуть под своей шкурой – в теле еще держалось тепло после ужина у костра, – как из этого драгоценного непродолжительного сна ее вырвало конское ржание и яростный крик Логи.

Высунувшись из-под шкуры, она увидела, как двое других мужчин вскакивают, сбрасывая свои одеяла и хватаясь за близко положенное оружие; у ели бились две привязанные лошади, а третья, гнедая, мелькнула у края освещенной площадки и скрылась в лесу! Напуганная близостью хищников, она оборвала привязь и кинулась в другую сторону, во тьму. У края освещенного костром пространства мелькнула темная тень… и едва Илетай успела сообразить, что произошло, как из ночного леса донеслось истошное ржание, предсмертный вопль… и все стихло.

Сжавшись под своей шкурой, смертельно напуганная Илетай смотрела, как необутые мужчины стоят у кромки тьмы, сжимая копья и отчаянно бранясь. Преследовать волков никто, конечно, не пытался, лошадь было уже не спасти. Она успела убежать шагов за сто от поляны, прежде чем стая ее настигла, но в ночном лесу звуки волчьего пира были слышны хорошо, как будто все рядом. От хруста костей на зубах делалось так жутко, что Илетай жмурилась и зажимала уши руками.

Эту ночь почти никто не спал, хотя, как пытался утешить ее Фьялар, волки, получив лошадь, больше никого здесь не тронут.

Когда рассвело, Свен сходил посмотреть на остатки звериного пира.

– Не доели – еще вернутся, – сказал он. – Была бы нам удача за это время подальше уйти.

Но передвигаться, с потерей лошади, стало труднее. Их осталось только две, и Свен решил так: на одну, гнедую из обоза, нагрузили всю поклажу, на другой – его собственной, светло-серой – ехал кто-то из мужчин, везя Илетай, а остальные двое шли на лыжах. Через какое-то время менялись. На скорости перемещения это не слишком сказалось, но устали, конечно, особенно после бессонной ночи, сильнее обычного.

Сидя на лошадином крупе и держась за пояс Свена, Илетай непрестанно скользила глазами по лесу на берегах. Глаза слипались, но страх отгонял сонливость. От одной стаи они откупились, но могут ведь встретиться и другие. До Валги, как сказал Фьялар, еще три перехода; если они будут отдавать по лошади каждую ночь, то уже на третьем ночлеге придет черед кого-то из людей… Она содрогалась, вспоминая предсмертный крик лошади – последний перед тем, как острые безжалостные зубы перервали ей горло и на снег хлынула горячая красная кровь. От смертного ужаса немели руки и дрожало что-то в груди. Ей и раньше случалось слышать ночью близко волчий вой, но тогда ее защищали стены старой Елмановой избушки, пусть следы утром и обнаруживались у самой двери. Что если это – предзнаменование для нее? Как и эта глупая, испугавшаяся лошадь, она покинула защищенный огнем круг, вырвалась во внешний мрак… Не ждет ли ее здесь гибель? А те трое, что оберегали ее в этом пути, сами были весьма схожи с двуногими волками…

Но следующая ночь прошла спокойно, волки не появлялись. Возможно, путники еще не вышли из владений той стаи, что сейчас доедала гнедую. Вся Отерма осталась позади, впереди была Нерлея, ведущая к самой Валге. Немного успокоившись, Свен решил сегодня объявить привал пораньше: было еще светло, но все остро нуждались в отдыхе и сне теперь, когда опасность, как хотелось верить, отодвинулась.

– Завтра утром выйдем на Нерлею, – утешал Фьялар. – Тут уже до нее рукой подать, а на ней погосты – дружина по Нерлее с юга приходит. Если очень повезет, там и с Боргаром встретимся. Если нет – обождем, пока подойдут. В погосте ждать куда легче, чем по лесам бродить, – отдохнем, отогреемся. Да и спать можно спокойно, там не достанут нас. Потерпи, красавица, теперь уже немного осталось.

– А далеко на Нерлее до погоста?

– Да Хель его знает… – Свен почесал в голове под бобровой шапкой, поверх которой от снега и ветра носил еще худ из толстой серой буро-зеленой шерсти.

Глаза его припухли от недосыпа, на высоких скулах краснели пятна; острый, внимательный взгляд был, как у волка.

– Ты ведь там уже ходил.

– Мы приходили-то по Кубри до Нерлеи, с Отермы я ни разу на нее не выходил. Как выйдем – может, соображу, где мы.

Сообразить было бы очень полезно, чтобы знать, в какую сторону погост ближе – на запад или на восток. Свен надеялся, что обоз с Боргаром во главе уже прошел по Нерлее и им останется только ехать по его следам. Если же следов не будет – придется идти до ближайшего западного погоста и ждать. Боргар, тоже не зная, кто достигнет цели раньше, обещал ждать их в первом погосте после выхода с Нерлеи на Валгу. И Свен подумывал, не стоит ли им двинуть сразу туда, чтобы уйти подальше от Арки-варежа, откуда за ними уж верно снарядили погоню…

Пока мужчины готовили костер, Илетай пошла пройтись в первых сумерках вдоль берега, размять ноги.

– Дренги говорили, здесь где-то рядом родник есть, – при посредстве Логи сказал ей Севендей. – Сходи, зачерпни, – он кивнул на котелок, притороченный к седлу, – все быстрее будет, чем снег топить.

Илетай послушно кивнула и стала отвязывать котелок. Слово «дренги» – «парни» – она уже запомнила, часто его слыша в обращениях русов друг к другу, и это было чуть ли не первое выученное ею русское слово.

Берега Отермы в низовье густо заросли камышом, но весь он лежал плашмя, видно, уложенный осенней бурей, и так замерз. Бабка Илетай, покшава Иляй, о таких местах говорила «ёлсы играли». Пройдя немного, Илетай увидела впереди торчащий из снега камень – покрытый мерзлым лишайником гранитный валун напоминал спину серого медведя, который улегся наземь мордой вниз да так и заснул. Она вздрогнула: камень спал, но он был живым, и Илетай застыла, приглядываясь.