Меня неожиданно посещает догадка, которая совсем мне не нравится.

– Вы обратили внимание, что здесь нет крыс? – спрашивает Артур, пристально глядя на меня.

В суматохе пленения я этого как-то не заметила. А ведь правда, ни одной крысы – и это при полном отсутствии преград – колючей проволоки под напряжением и рвов с соляной кислотой. Значит, отсутствие крыс вызвано чем-то другим – или кем-то другим.

Мое подозрение подтверждается.

– Крысы – наши союзники в борьбе против людей. Разница между ними и нами только в том, что они убивают их сразу, а мы – после суда. Это формальное, а не основополагающее различие.

Лучше бы я помалкивала!

– Что до крысиного царя Тамерлана, то мы вместе сбежали из лаборатории Университета Орсе. Совместный побег сближает.

Вот это да! Снова я, желая все устроить, все испортила.

Король Артур проявляет последовательность.

– Приговор остается в силе, – изрекает он. – Двое будут казнены. Этого требует справедливость.

Пифагор начинает частить, Шампольон так же скороговоркой переводит, передавая эмоциональность оратора:

– Погодите, ваше величество! Справедливость, сказали вы? Но ведь это человеческое понятие! Одно то, что вы подражаете людям, устраивая суд над их представителями, показывает: мы следуем проторенным ими путем. Или взять ваше имя, Артур. Как и другие имена – Сен-Жюст, Бадинтер, – оно вдохновлено культурой этих самых людей, которых вы ни во что не ставите.

Король с удрученным видом вздыхает:

– Разбирательства позади. С этим доводом надо было выступить раньше, а теперь уже поздно. Не мешайте нам, кошки. Вас ослепляет любовь к людям и страх остаться без сухого корма. Признайте очевидное: без них легко можно обойтись. Мир существовал до них, продолжит существовать и после.

Фраза звучит явно пророчески и не оставляет меня равнодушной. Конечно, не исключено, что, живя с людьми, я стала их переоценивать. Пока толком не освою понятия любви, юмора и искусства, я буду видеть в людях (как это ни смешно) высших существ, превосходящих нас.

Мне не свойственно признавать себя побежденной, поэтому я ищу аргументы и присоединяюсь к Пифагору:

– Послушайте меня, прошу вас, ваше величество! Порой люди проявляют к животным сострадание, в то время как крысы привержены только грубой силе, презирают слабых и побежденных. Им неведомо понятие жалости. Перебив всех людей, они примутся за прочих живых тварей, в том числе за свиней, коров, быков и гусей. Следом за людьми придет наша, кошачья очередь, а за нами пойдете вы, все остальные. В глубине души вы все со мной согласны.

Кажется, в этот раз я нашла убедительный аргумент. Прямая угроза кого угодно заставит шевелить мозгами.

На трибунах ропщут. Прежняя самоуверенность пропала, ее сменил страх, ведь свиньи умны и способны сомневаться.

Артур – и тот помалкивает. Только Сен-Жюст вскакивает с криком:

– Смерть людям!

Но его призыв не получает отклика, желание убивать пошло на убыль. Бык чуть заметно пятится назад. Я пользуюсь этим, чтобы поднажать:

– Если вы их убьете, то окажетесь ничуть не лучше их. А если пощадите, то, наоборот, покажете, что сумели почерпнуть у людей лучшее качество – милосердие.

– Смерть людям! – не унимается Сен-Жюст.

– Смерть им, смерть! – вторит ему десяток свиней, глухих, как видно, к моим доводам.

Я понимаю, что бой еще не выигран, и ищу дополнительные аргументы, «свою» правду:

– Этот человек составил ЭОАЗР, «Расширенную энциклопедию относительного и абсолютного знания». Если вы его пощадите, то это, возможно, поможет ее найти, поскольку ее у нас похитили. Эта энциклопедия будет полезна всем без исключения видам. Так вы станете обладателями всех знаний человечества. Сохранить их надо любой ценой, иначе нам грозит участь остаться невежественными тварями, не имеющими технологий, юстиции, письменности, внятного языка. Вернуть бесценную ЭОАЗР поможет только этот человек!

Артур хмурит белобрысую бровь – у него это признак крайней сосредоточенности.

– Пусть решает сам бык, победитель их единоборства, – провозглашает он.

– УБЬЕМ ИХ! – снова пытается повлиять на приговор неугомонный Сен-Жюст.

Бык поворачивается к королю:

– Мое решение… оставить человека в живых. Но я хочу, чтобы мы, быки, тоже воспользовались всеми знаниями, о которых говорила кошка. Отвечай, человек: ты обещаешь поделиться ЭОАЗР, когда она снова окажется у вас в руках?

Профессор Роман Уэллс встает, отряхивается и с благодарностью смотрит на меня. Вот и еще один понял, какая я непревзойденная умница, как прекрасно умею найти выход даже из самой провальной ситуации.

– Клянусь! – проникновенно обещает он, радуясь, что отделался несколькими ушибами и пустяковыми царапинами.

– Отлично сыграно! – шепчет мне Пифагор.

В его мяуканье слышны нотки восхищения.

На середину арены выбегает Натали, чтобы заключить мужчину в рваных штанах в крепкие объятия. Он еще дрожит с головы до ног, но прямо на глазах приходит в себя, ведь бык сделал все возможное, чтобы он отделался лишь испугом. Моя служанка испытывает такое же облегчение, как и он.

Иногда она реагирует почти как ребенок, это даже трогательно.

Лично я желаю им поскорее перейти от стадии ухаживания к собственно любви.

Возвратившись к Артуру, я напоминаю ему с присущим мне злорадством под перевод попугая:

– Будучи кошкой, я обещаю напомнить этим людям их клятву поделиться ЭОАЗР, как только она найдется.

Про то, что я ношу ее на шее, свиному королю знать необязательно.

Дикую свинью одомашнили за 7 тысяч лет до нашей эры. Это произошло при переходе человека к оседлому образу жизни. В отличие от коз и овец свинья не могла перемещаться вместе с кочевыми племенами. В этом причина пренебрежения к ней пастушьих народов.

Гиппократ, которого считают отцом медицины, писал в 400 году до нашей эры о странном сходстве человеческого и свиного организмов. В некоторых его текстах подчеркиваются наши общие анатомические черты и предпринята попытка понять человеческий организм путем наблюдения за свиным. Позже, когда церковь запретит препарирование человеческих трупов, медики Средневековья станут изучать на свиньях физиологию.

В те времена свиньи свободно бродили по деревням, питаясь отбросами из сточных канав и заменяя таким образом уборщиков.

Около 1500 года священник-иезуит, побывавший в племени южноамериканских индейцев, свидетельствует, что у человечины и у свинины совершенно одинаковый вкус.

После 1820 года, с появлением в Англии индустриального свиноводства, положение свиней резко ухудшается. Начинается гонка по увеличению количества продукции и снижению производственных затрат.