На этой стадии войны мы не были вынуждены подчиняться строгой партийной дисциплине, дисциплине, которая позже сковала ряды вооруженных сил. Мы были настолько автономны (иначе говоря, сравнительно недоступны), что, составляя ежедневные сводки новостей для команды, я мог ссылаться на Би-би-си и радио нейтральных стран.

Я был сам себе цензором: прежде чем довести информацию до сведения команды, я слегка «обрезал» то, что предлагала британская пропаганда, но использовал их новости, ничего не искажая. Новости были нам жизненно необходимы, и, если нам их не могли или не хотели сообщить, было только справедливо получать их из других источников. Такова была моя точка зрения. Однако позже наше правительство решило, что подобные попытки недостаточны, чтобы правильно настроить моряков. Их следовало заставить проникнуться философией «нового порядка», а сей предмет был слишком свят, чтобы доверить его любителям. Поэтому на многих кораблях появились политические офицеры, значительно усложнив ситуацию, поскольку теперь многие действия обсуждались за спиной человека, их совершившего.

Именно благодаря Би-би-си служба новостей «Атлантиса» узнала две новости, значительно опередив пропагандистскую сеть Геббельса. Не стану утверждать, что мы первыми получили эту информацию, но что первыми предали ее гласности, это точно.

Первым поступило сообщение о потере «Кетти Бревиг» (нашего призового танкера) и «Кобурга» (которому она передавала топливо в редко посещаемых водах недалеко от Сейшельских островов), где их настигли крейсера «Леандр» и «Канберра». Затем поступила информация о гибели нашего коллеги-рейдера «Пингвина» (корабля-33). Он был атакован и потоплен в Индийском океане. Немецкий корабль затонул, не спустив боевого флага и до последней секунды не прекратив огня. Все члены команды, за исключением тридцати человек, погибли.

«Пингвин» прожил недолгую, но яркую жизнь. Ему нередко удавалось выходить невредимым из, казалось бы, безнадежных ситуаций. Покинув Германию в июне, «Пингвин» сначала был вынужден уходить от преследования британской субмарины, а потом – британского вспомогательного крейсера. Он действовал на австралийских торговых путях и отправлял домой пленных. Пятьсот двадцать человек было отправлено на захваченном в качестве приза танкере.

Никто не сомневался в истинной доблести офицеров и команды «Пингвина», и мы искренне горевали о потере. Эта трагедия стала нашим личным делом, поскольку затронула корабль, который мы хорошо знали, выполнявший ту же миссию, что и «Атлантис». Его команда делала то же дело и испытывала такие же трудности, как и мы, и ее судьба заставила нас в очередной раз задуматься о своей собственной. Но едва мы успели пережить шок, связанный с гибелью «Пингвина», как Би-би-си передало другое сообщение о другом сражении, имевшем огромное влияние на наши будущие планы.

«Худ» был потоплен «Бисмарком».

Сообщение о событии, потрясшем Англию, было сделано по корабельной связи и почти не вызвало энтузиазма среди офицеров «Атлантиса». Нет, мы, конечно, провозгласили тост за успех «Бисмарка». Но все же нам было грустно. Мы отлично знали, что крейсер «Худ» был гордостью Великобритании, и Королевский военно-морской флот теперь бросит в бой все свои силы, чтобы отомстить, независимо от того, сколько кораблей при этом потеряет.

В своих военных мемуарах Черчилль записал: «Его [„Худа“] потеря была тяжелым ударом, но, зная, сколько кораблей теперь охотится за „Бисмарком“, я не сомневался, что рано или поздно мы его достанем».

Мы, офицеры, тоже так думали, и невозможно описать странную смесь надежды и отчаяния, с которой мы слушали рассказы об одном из самых драматичных эпизодов войны на море, деталях последнего сражения «Худа». После того как «Бисмарк» получил решающий удар от «Дорсетшира», мы почтили его память минутой молчания, и даже самые непоколебимые и решительные из нас оказались во власти пессимизма. Команда пребывала в депрессии, а мы снова оценили мудрость капитана, который увел корабль далеко в Атлантику.

Гибель «Бисмарка»[28] много для нас значила и по чисто личным, эгоистическим мотивам. В мае мы должны были направиться домой. Теперь мы знали, что нам нет туда пути, потому что Северная Атлантика представляет собой растревоженное осиное гнездо. Движение линкора повлекло за собой присутствие в море множества судов снабжения и метеоразведки, также было произведено развертывание нашего подводного флота. Проанализировав ситуацию, мы поняли, что теперь, когда присутствие «Бисмарка» не связывает другие линкоры и неизменно сопутствующие им крейсера и эсминцы, англичане начнут охоту за другими кораблями – «слугами» жертвы. И если мы направимся в Северную Атлантику, то попадем прямо им в руки.

– Очистить нижнюю палубу!

Рогге собрал команду и объявил им новость. Мы не станем прорываться в Европу, а направимся в другую сторону, выйдем в Тихий океан, обогнем мыс Горн, и когда тревога уляжется…

Обратно? Но ведь следствием этого станут еще долгие месяцы пребывания в море. Если не считать краткого пребывания на Кергелене, команда уже больше года не сходила на берег! Удар был тяжелым для моряков. Рогге это понимал и принял такое решение только потому, что не видел другого выхода.

Шестьдесят процентов команды были женатыми людьми, многие из них резервисты, имеющие мирную профессию, никак не связанную с морем. Их искренне тревожили сообщения о бомбежках и влиянии блокады на жизнь населения Германии. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что решение Рогге не нашло одобрения команды, впрочем, он на это и не рассчитывал. Но слово капитана было законом.

Повороту на восток предшествовало короткое совещание, точнее, непродолжительная встреча, во время которой Рогге передал штурману и мне приказы, которые нам надлежало исполнить. Он не собирался идти на попятную.

– Извините, господа, но мое решение окончательное, – сказал он. – Понимаю, что это тяжелый удар для людей, не легок он и для меня. Но наш долг – спасти корабль и продолжать действовать на торговых коммуникациях противника.

Рогге, как обычно, исходил из практических соображений. У нас еще осталось больше половины боеприпасов, «Атлантис» находился в превосходном техническом состоянии и имел достаточно топлива, чтобы в течение нескольких месяцев не зависеть от помощи извне. Командование предложило в качестве альтернативы идти в Дакар, но Рогге не согласился, заявив, что туда войдешь, а обратно уже не выйдешь. Видеть «Атлантис», на неопределенный срок застрявший на якорной стоянке, ему не хотелось. Наше появление на Тихом океане, объяснял он, собьет противника с толку, вызовет дополнительные перемещения судов и, вероятнее всего, даст возможность найти у австралийского побережья дополнительные жертвы. Но что потом?

– Что ж, – криво усмехался Рогге, – осенью можно будет вернуться в Южную Атлантику, а зимой сделать попытку прорваться на север.