– И вы говорите, что в то утро, после смерти доктора Гранта, обнаружили грязь на коврике?

– Да. Но я была так расстроена…

– Но вы сказали, что за день или два до того вытирали пыль и пылесосили в комнате?

– Да. Потому-то и удивилась.

– Мисс Санчес, вы ведь очень близки с Бетси Грант, верно?

– Да, сэр. Она всегда была добра ко мне.

– И вы заботитесь о ней?

– Да. Очень.

– Через две недели после смерти доктора Гранта ее арестовали по обвинению в убийстве.

– Меня это очень огорчило.

– Вы знали, что в ту ночь она одна оставалась в доме с мужем, верно?

– Да, знала.

– Но считали, что это сделал кто-то другой?

– Да, да.

– То есть вы полагаете, что кто-то другой проник в ту ночь в дом?

– Наверное. Я не знаю, что случилось.

– И вы даже не подумали о том, чтобы рассказать кому-то о грязи на коврике, которую мог оставить неизвестный нарушитель?

– Нет. Сама не знаю почему… Не знаю. Я подумала об этом, когда давала показания, но судья сказал отвечать только на его вопросы.

– Но даже после этого вы ничего не говорили о грязи на коврике ни миссис Грант, ни мистеру Мейнарду, пока два дня назад не объявился вдруг мистер Шарки, так?

– Что значит «объявился»?

– Это значит, что вы молчали, пока два дня назад мистер Мейнард не узнал о мистере Шарки.

– Да, молчала. Почему, не знаю. Наверное, стыдно было признаться, что пропустила грязь, когда пылесосила в комнате…

– Мисс Санчес, давайте перейдем к другой теме. Вы сказали, что помогали вашей хозяйке искать браслет, так?

– Да, помогала. Мы нигде не могли его найти.

– Но вы не знали, что он украден?

– Нет.

– Ваша честь, вопросов к свидетелю у меня больше нет.

Роберт Мейнард поднялся из-за стола.

– Ваша честь, я вызываю миссис Бетси Грант.

Подождав, пока свидетельница займет свое место, он мягко спросил:

– Миссис Грант, это ваш браслет?

– Да. – Голос Бетси дрогнул. – Тед подарил мне его на нашу первую годовщину.

– И на нем выгравированы ваши и его инициалы?

– Да.

– Когда вы впервые заметили его исчезновение?

– Через несколько недель после смерти мужа.

– Вы заявили о его пропаже?

– Нет. У меня не было никаких оснований думать, что его украли. Другие драгоценности ведь остались на месте.

– Вы обращались по этому поводу в страховую компанию?

– Нет. Я полагала, что, может быть, Тед взял браслет и положил куда-то, а потом забыл. Не хотела заявлять о его пропаже, чтобы не оказаться в неловкой ситуации: получила бы деньги, а потом и браслет нашелся бы… Мы с Кармен повсюду искали. Я так хотела его найти! Он многое значит для меня. Позавчера я уже решила заявить о его пропаже, но не успела, а потом случилось вот это все…

– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к свидетелю.

Элиот Холмс подошел к свидетельской кафедре.

– Вы не знаете, когда пропал браслет, не так ли, миссис Грант?

– Точно – нет, не знаю. Перед тем как обнаружить пропажу, я целый год его не носила. Тед уже не мог никуда выходить, и у меня не было повода надевать такую вещь. Думаю, в последний раз это было на благотворительном вечере.

– Вы надевали этот столь дорогой для вас в сентиментальном смысле браслет, когда отправлялись в Нью-Йорк пообедать с Питером Бенсоном?

– Нет, не надевала! – выкрикнула Бетси.

– Значит, его могли украсть в любое время в течение того года, так?

– Я не знала, что он украден, и, разумеется, не знаю точного времени его пропажи. Но мистер Шарки работал у нас только один раз, за два дня до смерти моего мужа. Как еще он мог узнать что-то о нашем доме?

– Миссис Грант, отвечайте на вопрос, – повысил голос прокурор.

– Я вам уже сказала. Я не надевала браслет весь год до смерти Теда и не знала, что он пропал.

– И после вашего ареста ваша преданная домработница ни разу не упомянула о грязи на коврике под окном комнаты наверху, так?

– Нет, не упомянула. А зря. Она сама очень сожалеет об этом.

Холмс усмехнулся.

– Больше вопросов не имею.

Бетси медленно вернулась к столу защиты. Роберт Мейнард отодвинул стул, и она села.

– Ваша честь, защита просит объявить перерыв.

– Обвинение не возражает?

– Нет, ваша честь.

Судья повернулся к присяжным и сказал, что слушания завершены и что теперь они должны вернуться к девяти утра завтрашнего дня – для подведения итогов и вынесения вердикта.

В четверг у Джози был выходной. Проспав допоздна, она встала, довольная собой, размышляя, как ей повезло. Встреча с Дилейни Райт открыла ей глаза и повернула мысли в новом направлении.

«А что, если встретиться с прокурором и объяснить, что вот, мол, подумала и поняла, что Алан воспользовался мной, чтобы построить себе алиби?» Мысленно Джози даже расставила по пунктам, что именно скажет Элиоту Холмсу. Во-первых, они с Аланом не разговаривали уже шесть месяцев, когда он вдруг позвонил и начал с того, что ужасно по ней соскучился. В течение месяца перед смертью доктора Гранта они встречались по меньшей мере трижды в неделю. Потом, однажды ночью, Алан начал жаловаться на свое одиночество и выражать обеспокоенность состоянием отца. Еще до обеда в честь дня рождения отца он несколько раз говорил, что ничем хорошим это не закончится, и в конце концов она уступила, согласившись составить ему компанию. В десять вечера они встретились в баре «О’Мэлли», неподалеку от ее дома, и следующие полчаса Джози пришлось выслушивать его нытье. Потом Алан сказал, что не хочет оставаться один, и принялся умолять ее поехать к нему. Зная, с каким неряхой она имеет дело, Джози предложила другой вариант: пойти к ней.

«Я и вправду не знала, что у него аллергия на кошек, – подумала Джози, – а он не знал, что у меня появился кот. Чихать Алан начал сразу же, едва переступив порог, но все равно не ушел. И надо же такому случиться, что именно в ту ночь кто-то убил его отца. А я обеспечила ему алиби!»

После смерти доктора Гранта они оставались вместе еще неделю, но с его стороны это было натужным притворством, и ничем больше. «Послушайте, я ведь уже не девочка и понимаю, когда у парня настоящий интерес, – мысленно сказала Джози прокурору. – Я пришла в суд и дала показания, поддержала его, а взамен не услышала даже слова благодарности. Все, что ему требовалось, – это чтобы я его прикрыла».