— Это ужасно, — он изо всех сил старался держаться в рамках приличия, но его глаза сияли от восторга. — Но полагаю, что когда вы просыпаетесь, то хотя бы до некоторой степени остаетесь…

— В своем уме? Да, абсолютно.

— Я хотел бы узнать об этом побольше, — пробормотал Квирренбах. — Вы не против продолжить разговор?

Одна из громоздких труб рядом с нами с пронзительным свистом извергла струю едкого пара.

— Боюсь, он будет не слишком долгим.

— В самом деле? — похоже, он был обескуражен.

— Извините, Квирренбах… я предпочитаю работать в одиночку, — мне хотелось, чтобы отказ прозвучал как можно мягче. — И вам тоже понадобится побыть наедине с собой, чтобы работать над вашими симфониями…

— Да, да… позже. К чему торопиться? Нам еще многое предстоит сделать, Таннер. Меня все же беспокоит эпидемия. Вы действительно считаете, что здесь опасно?

— Говорят, она еще не ушла окончательно. У вас есть имплантаты, Квирренбах?

Он явно не понял, о чем речь, и я пояснил:

— Сестра Амелия — женщина, которая ухаживала за мной в хосписе, — сказала мне, что иногда они удаляют имплантаты у иммигрантов, но тогда я не понял, зачем.

— Черт побери, — вырвалось у него. — Мне следовало удалить их еще на стоянке. Но я не решился — те, кто предлагал свои услуги, выглядели уж больно несимпатично. А теперь придется искать какого-нибудь живодера в Городе Бездны…

— Я уверен: в желающих помочь недостатка не будет. Мне, кстати, тоже придется поговорить с такими людьми.

Коротышка-композитор почесал свою жесткую щетину.

— Ах, и вам тоже? Но тогда нам есть смысл путешествовать вместе.

В тот миг, когда я подыскивал предлог, чтобы ему отказать, чьи-то руки сомкнулись вокруг моего горла.

Меня грубо стащили со стула и весьма чувствительно приложили об пол. Дыхание вырвалось из груди стайкой напуганных птиц. Я балансировал на грани обморока, не находя в себе сил отдышаться, тогда как все инстинкты вопили, что спасти меня может только движение.

Но Вадим уже склонился надо мной, придавив коленом мою грудную клетку.

— Сознайся, что не ожидал снова увидеть Вадима, Мирабель? Думаю, теперь ты жалеешь, что не убил Вадима.

— Я не… — прохрипел я, не в силах закончить фразу из-за нехватки воздуха в легких. Вадим разглядывал свои ногти, убедительно притворяясь, что его одолела скука. Поле зрения темнело по краям, но я видел Квирренбаха, который стоял со сведенными за спиной руками: какой-то тип крепко держал его. На заднем плане расплывчатыми пятнами проплывали пассажиры. Никто не обращал на нас ни малейшего внимания.

Он ослабил хватку, и я глотнул воздух.

— Продолжай, — милостиво произнес Вадим. — Валяй, говори, я весь внимание.

— Ты должен быть благодарен мне за то, что я не убил тебя, Вадим. И тебе это известно. Но подонков вроде тебя это не волнует.

Он сымитировал улыбку и снова надавил мне на грудь. Похоже, я ошибался на его счет. У него был напарник — тот тип, который держал Квирренбаха. Байки о широкой сети помощников начали приобретать реальные очертания.

— Подонок, вот как? Вижу, ты не побрезговал умыкнуть мои часы, гнусный воришка.

Вадим повозился с ремешком на моем запястье и с победной ухмылкой стащил часы. Потом поднес их поближе и прищурил один глаз. Сейчас он походил на часовщика, изучающего работу механизма.

— Надеюсь, ты их не поцарапал…

— Забирай на здоровье. Вообще-то я тут ни при чем.

Вадим надел часы и покрутил рукой, любуясь возвращенной добычей.

— Хорошо. Хочешь сказать еще что-нибудь?

— Ага, еще кое-что.

Одна рука оставалась свободной, но я не пытался пустить ее в ход, и он не обращал на нее ни малейшего внимания. Я не успел вынуть ее из кармана, когда меня стащили со стула. Ну что же… может быть, у Вадима богатый опыт, но профессионализма ему не хватает. Я понял это, когда мы сцепились в кают-компании.

Теперь пора вынуть руку из кармана.

Движение было быстрым и плавным, словно атака королевской кобры. Понятно, что Вадим оказался к такому совершенно не готов.

Одна из его черных палочек-эксперименталий сама легла в кулак. Все было разыграно как по нотам. Когда моя рука пошла вверх, Вадим оказался как раз на таком расстоянии, чтобы я смог дотянуться до его физиономии. И изумленно раскрытый глаз — легкая цель, словно Вадим мне подыгрывал.

Именно туда я воткнул палочку.

Помню, я засомневался: этот глаз уж больно смахивал на искусственный. Но когда я увидел, как блестящий кончик эксперименталии вошел в глазницу, то понял, что он только казался стеклянным.

Вадим грохнулся навзничь и завопил, кровь хлестала из его глаза гаснущим осколком заката. Он безумно размахивал руками, не осмеливаясь поднять руку и коснуться инородного тела, которое сидело в его глазнице.

— Черт! — проговорил его напарник. Пока я с трудом поднимался на ноги, Квирренбах внезапно пнул его, а в следующий миг уже удирал прочь.

Мыча, Вадим повалился на наш столик. Напарник поддерживал раненого и лихорадочно нашептывал что-то на ухо — похоже, втолковывал, что пора смываться.

Мне тоже было что сказать.

— Я знаю, что это чертовски больно, но тебе необходимо кое-что узнать, Вадим. Я мог бы всадить эту штуку тебе прямо в мозг. Для меня это не составит труда. Ты знаешь, что это означает?

Он ухитрился поднять голову, повернув ко мне безглазое, похожее на окровавленную маску лицо.

— Что?

— Это означает, что ты опять у меня в долгу, Вадим.

Я осторожно снял у него с руки часы и пристегнул у себя на запястье.

Возможно, среди лабиринта паровых труб в чреве Нью-Ванкувера скрывались какие-то силы охраны правопорядка. Но они делали это чрезвычайно искусно и ничем не выдавали своего присутствия. Вадим и его помощник, пошатываясь, удалились с места происшествия, так и не дождавшись вопросов. Я задержался, поскольку честь обязывала меня дать объяснения — но никто так и не появился. Стол, за которым мы с Квирренбахом лишь несколько минут назад пили кофе, выглядел весьма плачевно — но что поделать? Конечно, можно оставить чаевые для робота-уборщика, который наверняка вот-вот притащится. И заодно полюбоваться, как тупая машина будет оттирать кровь и содержимое глазного яблока с тем же драматизмом, что и кофейные пятна.

Я ушел, и никто не пытался меня остановить.

Заглянув в уборную, я побрызгал на лицо ледяной водой и смыл кровь с кулака. На всякий случай я двигался подчеркнуто спокойно и неторопливо.

Однако в уборной никого не было. Дверцы длинного ряда кабинок были украшены загадочными ребусами. При желании в них можно было узнать инструкцию, объясняющую, каким образом включать слив.